• Новости
• News
• Мнения
• Мода и Стиль
• Афиша Одессы
• Отдых
• Бизнес
• Родители
• Темы
• Психология

• Наследие Сталина
• Люстрации
• Евромайдан
• Генеральный протест
• Трибуна здравомыслия

Катынский триллер. Как идет борьба за правду о расстрелах 1940 года

В год 75-летия катынских расстрелов международный центр «Мемориал» выпускает Книгу памяти «Убиты в Катыни». В ней будут опубликованы на русском языке все имена пленных поляков, которых привезли в Катынь на расстрел из Козельского лагеря, – всего 4415 человек.

Пока речь идет только о них, но это только начало. Книга будет составлена из подробных биографических справок со ссылками на документы и источники, которые позволяют доказать, что конкретно эти люди стали жертвами политических репрессий. Это еще один шаг в борьбе за реабилитацию жертв и правосудный вердикт по «катынскому делу», – в борьбе, которая идет уже много десятилетий.

Для сбора средств на издание книги «Мемориал» запустил краудфандинговую акцию на «Планете», и на момент выхода этой статьи оставалось собрать совсем немного. Презентация книги намечена на 17 сентября – в этот день в 1939 году советские войска вошли в Польшу по пакту Молотова – Риббентропа.
Правосудие не равно возмездию. Массовый террор и преступления против человечества должны быть названы своими именами. Тут нет сроков давности, и память о Катыни будет взывать к реабилитации убитых до тех пор, пока не восторжествует историческая справедливость, несмотря на то что ни одного участника тех событий уже нет в живых. Про Катынь известно практически все, и это один из мировых символов сталинского террора. Но Катынь – не просто символ и не просто знаковый топоним. Это непрекращающийся, увы, сюжет российской истории, в котором главным содержанием стала борьба за истину, и этой борьбе тоже еще потребуются летописцы: само расследование катынских преступлений описано еще не полностью. Михаил Фишман с помощью сотрудника «Мемориала» историка Александра Гурьянова восстановил его некоторые сюжетные повороты.

1940–1943

Под катынскими расстрелами принято понимать убийство 21 857 польских граждан – около 14 500 военнопленных офицеров и 7300 гражданских лиц – в апреле – мае 1940 года в Катынском лесу под Смоленском, а также в Харькове и Калинине (захоронены в селе Медное). Эти поляки были захвачены осенью 1939 года, когда Красная армия вторглась в Польшу по секретному протоколу пакта Молотова – Риббентропа, и депортированы в советские лагеря. Формальным основанием для расстрелов стала служебная записка наркома внутренних дел Лаврентия Берии Сталину, в которой он предложил рассмотреть дела этих заключенных «в особом порядке с применением к ним высшей меры наказания – расстрела».
После нацистской оккупации местные жители указали на захоронения убитых поляков немцам, и те провели в 1943 году показательную акцию по разоблачению советского режима: не оставлявшие сомнений данные эксгумации были преданы широкой огласке, чтобы внести раскол в ряды союзников и продемонстрировать европейцам, как большевистские варвары расстреливают военнопленных. Эксгумация закончилась в июне 1943 года, а в сентябре Красная армия освободила Смоленск, и в Катынь снова были направлены команды НКВД.

Заместитель Берии Всеволод Меркулов – тот самый, который руководил расстрелами в 1940 году, – осенью 1943 года курировал и новые раскопки, и подготовку доказательств для комиссии под руководством главного хирурга Красной армии Бурденко, которая должна была предложить мировому сообществу альтернативную версию катынских событий. Комиссия Бурденко работала в январе. Она проводила повторную эксгумацию уже из вторичных могил, потому что немцы раскапывали изначальные рвы, куда складывали расстрелянных, вынимали, исследовали, а затем хоронили снова неподалеку. 24 января 1944 года было опубликовано заключение, возлагающее вину на немцев и построенное на фальсифицированных уликах и свидетельских показаниях.

Александр Гурьянов: «Легенда комиссии Бурденко заключалась в том, что немцы в 1941 году захватили некие советские лагеря рядом с Катынью и Смоленском, которых там никогда не было. Этим несуществующим лагерям были придуманы названия: Лагерь 1-ОН, 2-ОН, 3-ОН. Якобы военнопленных из этих лагерей использовали на строительстве шоссе Минск – Москва, а немцы так стремительно наступали летом 1941 года, что советская власть не успела эти лагеря эвакуировать. В качестве свидетеля использовали майора Ветошникова, которого назвали начальником Лагеря 1-ОН, и он все это излагал.

А дальше версия такая: уходя, немцы вскрыли захоронения и подложили трупам какие-то бумаги – документы, газеты, которые обрывались на дате апрель – май 1940 года, и закопали обратно. Причем для этих вскрытий использовали пятьсот советских военнопленных, после чего они были все расстреляны. Этот расстрел увековечен памятной плитой, которая до сих пор лежит в Катынском лесу, и официальные делегации разного уровня, польский премьер-министр, президент исправно возлагают к этой плите венки, хотя никаких советских пленных там никогда не расстреливали».

1990–1994
Новая страница была открыта в 1990 году, когда катынские расстрелы впервые были названы «одним из тяжких преступлений сталинизма» на официальном уровне – в заявлении ТАСС. Тогда же были заведены уголовные дела – поначалу независимо от Горбачева и даже не в Москве, а на местах: в Калинине, Харькове и Смоленске. Потом Горбачев передал некоторые документы польскому президенту Войцеху Ярузельскому, дела были объединены и переданы в Москву – в Главную военную прокуратуру, и вплоть до 1994 года, несмотря на сопротивление спецслужб, велось полномасштабное расследование.

Следователи добились выдающихся результатов. Были установлены два других, кроме Катыни, места казни – Калинин (Тверь) и Харьков. Были обнаружены захоронения в селе Медное под Калинином и на окраине Харькова. Были установлены все участники операции, а некоторые даже допрошены как свидетели – в том числе и среди тех, кто приводил приговоры в исполнение. Показания огромной важности дал Дмитрий Токарев, в 1940 году начальник Управления НКВД по Калининской области. Были даже найдены свидетели, которые в 1943 году давали показания немецкой комиссии, а затем были схвачены НКВД и рассказали комиссии Бурденко, что те, первые показания были даны под пыткой. И вот они свидетельствовали в третий раз – о том, как их заставляли менять свои показания.

«Токарев оказался очень ценным свидетелем – например, он объяснил происхождение немецких гильз и пуль, которые были найдены и в Катыни, и в Медном. Он рассказал, что в Калинин перед расстрелами из Москвы приехала команда расстрельщиков во главе с комендантом Центрального аппарата Блохиным, очень известным чекистским палачом. И Блохин привез с собой чемодан немецких пистолетов “Вальтер”, потому что они были надежнее советских и не дают осечек, – это важно, когда за одну ночь надо расстрелять несколько сотен человек. Запуская конвейеры массового уничтожения, в НКВД пользовались “вальтерами”. Все это выяснилось в 1992 году.

Сам Токарев утверждал, что знал о происходящем и несет за это ответственность, но не руководил и не участвовал. В это можно поверить, потому что возглавлял операцию к этому моменту уже скончавшийся его заместитель Павлов».

Однако борьба за трактовки и формулировки «катынского дела» шла все жестче, и к 1994 году расследование встало. Выводы, к которым приходила следственная бригада во главе со старшим военным прокурором Анатолием Яблоковым, показались слишком болезненными, очевидно, не только силовикам, но и всей демократической российской власти образца середины 1990-х годов. У Ельцина не хватило силы воли двинуться дальше. Да и готов ли он был к тому, чтобы Советскому Союзу были предъявлены обвинения по тому же уставу, по которому были осуждены и повешены нацистские преступники в Нюрнберге?

«Главный следователь по этому делу получил указание его прекратить. Поняв, что дальше бороться бесполезно, он так и сделал. Мертвых не судят, и суд по этому делу был бы невозможен и в 1994 году – только недавно выяснилось, что последний участник из расстрельщиков (с украинским гражданством) тогда еще был жив и умер в 1995 году. В отсутствие суда постановление о прекращении дела становится главным юридическим документом, фиксирующим факт виновности. В нем – квинтэссенция, выжимка из 183 томов уголовного дела. В представленном следователем постановлении о прекращении дела содержалась четкая юридическая квалификация: 1) военное преступление, 2) преступление против человечества в соответствии с 6-й статьей Устава Международного военного трибунала, 3) преступление против мира (это обосновать, на мой взгляд, труднее). Затем, он указал всех виновных. Все установлены: члены Политбюро, верхушка НКВД, которая занималась организацией, все исполнители и расстрельщики. С расстрельщиками, кстати, было просто, потому что спустя пару месяцев их всех одним приказом премировали: кому 800 рублей, кому месячный оклад. И Токарев ссылался на этот приказ, доказывая свое неучастие, хотя в приказе были упомянуты только те, кто стрелял».

Постановление о прекращении дела Яблоков вынес в июле 1994 года. Однако с такими формулировками закрыть дело было нельзя, и через три дня ГВП и Генеральная прокуратура его отменили. Формально дело так и не было прекращено. Яблоков ушел, и расследование было поручено другому прокурору.

1994–2004

Итак, расследование не было закрыто, но фактически остановилось, несмотря на то что прокуратура Украины, которая вместе с прокуратурами Белоруссии и Польши тоже участвовала в расследовании по соглашению 1992 года, уже после смены следователя передала ГВП ряд важных документов неизвестного на данный момент содержания.

Само дело было прекращено уже в сентябре 2004 года – с нужными формулировками: за смертью виновных, но по пункту «б» статьи 193 17 сталинского Уголовного кодекса РСФСР 1926 года, который и действовал в 1940 году. Раздел «Воинские преступления», превышение власти, повлекшее особо тяжелые последствия, начальствующим составом РККА.

«Это новое постановление о прекращении дела было сразу же засекречено – беспрецедентный шаг в советской и российской юридической практике – вместе с перечисленными в нем виновными. Потом представители ГВП проговорились на одной из встреч с “Мемориалом”, что в качестве виновных в этом постановлении фигурируют четыре человека. И все стало ясно. Четыре человека – это может значить только одно: это Берия, автор записки на имя Сталина, и тройка, назначенная Политбюро для оформления этих дел, – Меркулов, [заместитель Берии Богдан] Кобулов и [начальник 1-го спецотдела НКВД Леонид] Баштаков. Других вариантов не может быть, хотя подтвердить это невозможно. В результате акт государственного террора объявлен эксцессом исполнителя: мол, ребята погорячились, перестарались».

2004–2011

О том, что постановление о прекращении дела засекречено, было объявлено в 2005 году. Тогда же отношение поменялось и на практике: ГВП перестала выдавать родственникам жертв справки, подтверждающие факт расстрела. Поняв, что расследование остановлено, подключился «Мемориал» – с 2006 года он занялся реабилитацией погибших и стал судиться с прокуратурой.

«До 2005 года Главная военная прокуратура по запросу выдавала родственникам жертв официальные справки о том, что произошло: содержался там-то, расстрелян там-то весной 1940 года. У нас есть образцы этих справок. И вдруг мы узнаем, что их больше не выдают. Мы стали подавать на уже подтвержденных людей – и получали отказ. Мы пошли в суды, и в судах военные прокуроры уже на голубом глазу говорили, что раньше эти справки были выданы по ошибке. Так это и продолжается до сих пор. Конечно, родственники воспринимают все это как продолжение той самой советской лжи, которая длилась полвека до 90-го года».

В конце нулевых наступила короткая оттепель, и президент Медведев дал ход официальной десталинизации: историки и правозащитники стали ждать открытия засекреченных архивов – и не только по Катыни. Отношение к катынскому делу снова поменялось, по крайней мере на словах. В ноябре 2010 года Дума – без сомнений, по указанию из Кремля – приняла на сегодняшний день самый весомый в юридическом смысле акт признания катынских преступлений. В своем заявлении депутаты, кроме глубокого осуждения и сочувствия, выражают уверенность, что копии всех архивных документов будут переданы Польше: «Необходимо и дальше изучать архивы, выверять списки погибших, восстанавливать честные имена тех, кто погиб в Катыни и других местах, выяснять все обстоятельства трагедии».
Это заявление появилось не случайно, а в том числе и на фоне шока от авиакатастрофы под Смоленском 10 апреля 2010 года, в которой погибли президент Польши Лех Качиньский и десятки польских высокопоставленных чиновников и военных. За три дня до трагедии премьеры Путин и Туск там же в Катыни почтили память жертв, а вскоре после этого на похоронах Качиньского Медведев прямо сказал, что Катынь – «преступление Сталина и его приспешников». Медведев, очевидно, всерьез намеревался передать полякам все материалы расследования, которое вела Главная военная прокуратура с 1990 года. Часть материалов была передана, но десталинизация снова захлебнулась, и воз встал там же, где и в прошлый раз: выяснилось, что 36 томов дела из 183 засекречены.

Побеждала та же логика, что и в 1990-х годах: государство признавало ответственность сталинской системы за Катынь, но продвинуться вперед и определить эту ответственность конкретнее оказалось невозможно. В 2011 году «Мемориал» оставил попытки добиться реабилитации «пилотной группы» жертв расстрелов из 16 человек в российских судах: все инстанции были пройдены, везде отказы. И тогда «Мемориал» начал работать над Книгой памяти.

Чего добивается «Мемориал»?

Во-первых, применения ко всем расстрелянным поименно процедуры реабилитации – все они должны быть признаны жертвами политических репрессий по закону, который действует с 18 октября 1991 года. Россия признает, что Советский Союз убил 22 тысячи польских граждан, но при этом отказывается признавать жертвой кого-либо из них и даже признать сам факт смерти конкретного человека.

«Тут есть проблема – из 22 тысяч жертв известны имена лишь 18 тысяч. (Мы до сих пор не знаем поименно заключенных из тюрем Западной Белоруссии – по ним есть только документ, что они были.) Но хотя бы эти 18 тысяч надо признать поименно. Российский закон о реабилитации не предусматривает компенсаций для тех, кого уже нет в живых, но реабилитация важна в моральном смысле. Родственники погибших в течение полувека не могли говорить, что их отцов расстреляли в 1940 году, – сама дата была под запретом. За это в 50–60-х годах в Польше вас могли выгнать из университета, не взять на работу».

У поименной реабилитации есть и другой смысл. В ходе судебных процессов выяснилось, что Главная военная прокуратура отказывает в признании фактов смерти на том основании, что не считает доказательством и материалом следствия немецкую эксгумацию 1943 года, поскольку она была сфальсифицирована. Таким образом, воспроизводится точка зрения комиссии Бурденко. Само постановление о расстреле и учетные дела были уничтожены в 1959 году. (Сохранилась записка Александра Шелепина Хрущеву, в которой он предлагает на всякий случай, чтобы никто ничего не узнал, уничтожить материалы на расстрелянных поляков, которые «с 1940 года хранятся в Комитете государственной безопасности».)

«На списках расстрелянных нигде не написано “расстрелять”, на них написано: “Отправить в распоряжение начальника Управления НКВД”. То есть в постановлении Политбюро нет фамилий, а там, где есть фамилии, нет слова “расстрелять”, и необходимым доказательным звеном являются материалы немецкой эксгумации. В 1990–1994 годах, когда расследование велось всерьез, эти материалы были процессуально включены в материалы уголовного дела. А потом мы на суде спрашиваем, и нам говорят: “Нет, у нас в материалах уголовного дела нет никаких данных по эксгумации”».

Опасность в том, что немецкая эксгумация устанавливает не только персоналии, но и сам факт преступления. И притом, что в 2010 году политическая позиция была выражена однозначно и формально продолжает действовать и сегодня, признание, что преступление совершено Советским Союзом, строго говоря, повисает в воздухе.

«В любой момент можно дать задний ход, сказав, что немцы все фальсифицировали, а мы ошиблись – как говорят сейчас по конкретным поименным справкам».

Во-вторых, «Мемориал» добивается смены юридической квалификации – статью 193 17 УК РСФСР он считает неприемлемой. Проблема в том, что в российском – и не только российском – Уголовном кодексе нет соответствующей статьи. Это прерогатива Международного суда, построенного на Римском статуте и под влиянием Нюрнбергского процесса, для которого пришлось составлять специальный кодекс.

«Сегодня в международном праве описаны и военные преступления (в частности, бесчеловечное обращение с военнопленными), и преступления против человечности, включающие в себя жестокое обращение с гражданским населением во время войны. (Семь тысяч катынских жертв – арестованные гражданские, расстрелянные без суда.) Россия до сих пор официально признавала приоритет международного права по отношению к российскому, и ссылка на него возможна, что и было сделано в постановлении о прекращении дела в 1994 году».

В-третьих, «Мемориал» требует рассекретить все нерассекреченные материалы.

«Когда мы добивались в суде рассекречивания постановления о прекращении уголовного дела, выяснилось, что формальным основанием для засекречивания в 2004 году является наличие в материалах расследования исторических документов (документов НКВД 1940 года), с которых не снят гриф секретности. Вдруг оказалось, что в архиве ФСБ есть исторические документы, которые были переданы в Главную военную прокуратуру не рассекреченными. 35 томов дела, копии которых так и не были переданы Польше, тоже секретные, и их тоже надо раскрыть».

Если все это будет сделано, в правовом смысле в России «катынское дело» можно будет считать закрытым, а правосудие – свершившимся.
Михаил Фишман
Шеф-редактор Slon Magazine

Odessa Daily

• Вход