Odessa Daily › Мнения › Виктория Колтунова ›

В ОЖИДАНИИ ТРЕХ ЧАСОВ ДНЯ…

Виктория Колтунова

5 сентября 2024 в 17:44

Текст опубликован в разделе «Мнения». Позиция редакции может не совпадать с убеждениями автора.

Окно на улицу располагалось напротив входной двери. Справа от входа ее кровать, всегда аккуратно застеленная, железная кровать с шишечками на изголовье, оставшаяся видимо еще от предыдущих хозяев. Левую стенку почти всю занимала старинная груба-печь, которую давно не топили, в доме давно было центральное отопление, просто убрать ее было некому.

Напротив окна, слева от двери, под занавеской, на гвоздях, вбитых в стенку, висели ее вещи. Под окном письменный стол из потемневшей от времени фанеры. Стул. Больше у нее ничего не было. Хотя нет, на кухне, общей с другой семьей, занимавшей соседнюю комнатку в этом же подвале, у нее был столик, немного посуды и одна конфорка на газовой плите.

Окно, под которым находился письменный стол, возвышалось на метр над поверхностью уличного асфальта, и в него были видны шагающие вправо и влево ноги, а за ними колеса проезжающих автомобилей.

Она сидела, опершись локтями на стол, подложив кисти рук под подбородок, и смотрела на улицу, на шагающие туфли, ботинки, кроссовки… Вдоль женских ног иногда свешивались сумочки на длинном ремешке, или нагруженные большие сумки.

Было без четверти двенадцать дня.

Время она узнавала по маленьким наручным часикам, прибитым гвоздиком к столу. Один конец кожаного ремешка был оборван, второй конец она прибила к кромке стола, чтобы не искать. Раньше эти часики вечно куда-то заваливались, хоть и завалиться в ее маленькой комнате было, в общем-то, некуда.

Погода с утра выдалась замечательной. Солнце сияло как никогда, радостное, нарядное, словно у него был сегодня какой-то праздник.

Она выйдет из дому около трех часов. Ровно в три менеджер близко расположенного супермаркета вывозит по пятницам тележки с просроченными продуктами, и местная голытьба разбирает эти продукты совершенно задаром. Только нельзя опаздывать, более молодые прыткие сограждане оттолкнут ее, не дадут выбрать то, что хочется, а хочется ей всегда мясного и сладкого. Там будут консервы с мясом и пирожные, которые уже нельзя продавать. Ей не хватает белков и глюкозы, вот почему тянет на мясо и сладкое. Это она понимала. Главное не опоздать и успеть выхватить свое.

Мимо окна резво пробежали детские ноги в резиновых кедах. В таких кедах прыгала тогда девочка, которую она запомнила. Вот так сидела, глядя привычно в окно, и вдруг мелькнуло что-то тонкое черное, мельк, мельк. Скакалка, догадалась она. Потом появились эти тоненькие девочкины ножки в розовых колготках и зеленых кедах. Прыг, скок, прыг, скок, мельк, мельк. Девчонка скакала, и ее ножки показались ей двумя розовыми беззащитными червячками.

Слева послышался шорох. Она оглянулась, от печки отвалился и пополз вниз кусочек штукатурки. Что-то там соседи делают, за стенкой, может гвозди вбивают, репродукцию вешают, а может уже готовятся стенку пробить? Она не сомневалась, что как только умрет, соседи немедленно, не дожидаясь формальностей, пробьют стену в ее комнату, чтобы захватить ее, пока ЖЭК лапу не наложил. И это правильно, там молодая семья с двумя детьми, им тесно, пусть захватывают. Ей уже все равно не нужно будет.

А справа через подъезд, такой же подвал, как этот, переустроила под гараж солидная фирма, занимавшая бель этаж. Они точно захотят расширяться и, скорее всего, предложат ее соседям продать им свою квартиру, чтобы сделать туда вниз лестницу из своего офиса. И так соседи смогут переехать в нормальное жилье. Почему бы нет, это будет хорошо и правильно.

Интересно, где живет эта девочка в розовых колготках, какая у нее семья? В какой класс школы ходит? Может, встретит ее когда-нибудь на улице, видимо, она живет неподалеку. А как она ее узнает, если ножки-червячки будут одеты в другие колготки или джинсики? Нет, не узнает. Но так приятно вспоминать эти прыг-скок, мельк, мельк…

Ровно двенадцать.

Когда-то она проходила тест у психолога, который отбирал кандидатов на высокую должность. Психолог предложил ей вспомнить самый счастливый день ее жизни и описать его на бумаге. Она взяла ручку и задумалась. Какой именно день был самым счастливым? Может тогда в Фанских горах, когда они путешествовали вдвоем, еще не говоря ни слова о свадьбе, но точно оба знали, что друг без друга им не жить. Они проехали на такси до конца асфальтовой дороги, потом гид повел их пешком. Тропинка все суживалась, холодало, на далеких вершинах остро сверкали снежные длинные языки.

Гид привел их в местную достопримечательность, высокогорную чайхану, в которой подавали свежую, только что выловленную в речке форель. Всего пять столиков, один из них располагался в дупле огромной чинары. В ожидании, пока официант принесет заказ, они прошли вверх по ручью. Вода в ручье была настолько прозрачной, что ее вроде там и не было. Словно сверху стекал легкий невесомый блеск. Она опустилась на корточки и потрогала рукой воду, чтобы убедиться, что вода есть. Руку обожгло холодом, но вокруг пальцев забурлили маленькие фонтанчики. Здесь же плавала та самая форель, быстро виляя хвостом, от камешка к камешку, подплыла к ее руке, ткнулась мягкими губами. Потом они прошли еще выше, полюбовались кружащим между горными пиками орлом, с белыми перьями на концах крыльев. Он обнял ее, и так они стояли, прижавшись, закрыв глаза, соприкасаясь щеками. На тропинку вышел гид, позвал их за стол, но она не могла есть эту поджаренную золотистую рыбу, лежавшую перед ней на тарелке. Точно такая же тыкалась губами ей в руку полчаса назад. Он понял, улыбнулся мягко, прошептал ей на ухо слова любви.

Да то был очень счастливый день.

А может этот? После свадьбы они улетели в Таиланд, он забронировал дорогущий номер. Отель весь в мраморе. Огромная кровать с уложенными на ней лебедями из полотенец, как принято в дорогих отелях. На полу какой-то необычный ковер с длинным-длинным ворсом, в котором ноги утопали по щиколотку, да еще сверху горничная набросала лепестки каких-то пахучих цветов. Она, раздевшись, бегала по ковру, загребая ногами лепестки, потом бросилась на пол, каталась с боку набок, извивалась, хохоча, всем своим гибким молодым телом, ощущая, как ласкают кожу белые лепестки, вбирая в себя экзотический приторный аромат. На вид, вроде орхидеи, что ли. Он смеялся, глядя на ее трюки, потом схватил двумя руками, поволок на кровать…

На следующую ночь произошел курьезный случай. Она, переворачиваясь на спину в любовной схватке, задела ногой тревожную кнопку на прикроватном столике. Через полторы минуты дверь открыли своим ключом, и на пороге возникли трое охранников во всеоружии. Застыли, недоуменно глядя на резвящуюся пару. У них-то тоже, небось, был обалдевший вид. Потом долго вспоминали, смеясь, лица охранников.

Нет, тот первый эпизод был важнее. Когда он понял, почему она не смогла есть жареную форель. То важнее.

И еще был счастливый день, когда она получила на руки исследование в больнице, подтвердившее, что маленькое затвердение в левой груди функциональное. Само рассосется, никакого рака у нее нет. Они тогда на радостях танцевали и пели под воротами онкодиспансера, были счастливы оба. Но все-таки, тот день в Фанских горах был важнее, когда она поняла, что он чувствует тоже, что и она.

Может сегодня в окне покажутся розовые пляшущие червячки, она выйдет и познакомится с этой девочкой.

Двенадцать часов, пятнадцать минут.

Психолог тогда посоветовал вспомнить что-то из детства. Нет, в детстве ничего хорошего не было. Родители, археологи, надолго уезжали по работе, оставляли ее на домработницу, которой давали деньги – её зарплату, на еду для ребенка, и для выдачи ежедневно на школьные завтраки, но домработнице она была безразлична, и часто уходила в школу голодной. На руки никаких денег ей работница не давала. Родители, возвращаясь, никогда не спрашивали у работницы отчета, а у дочери, как она провела время без них. А она родителям никогда не жаловалась. Они не спрашивали, а она молчала. Нет, ничего хорошего не было в таком детстве. Просто было ожидание чего-то лучшего, что наступит потом, это было, да.

Скорее счастье она приобрела в самостоятельности, когда завела свой собственный бизнес. Не счастье, а душевный покой, надежду на будущую стабильность, вот так это можно назвать. Наверное, ожидание счастья намного важнее самого счастья, которое, придя, уже ощущается как должное, само собой разумеющееся.

Хорошо, что ей не за что себя упрекнуть, свою совесть. Разве что за тот донос. Или не донос, а скорее клевету. Тогда она жила одна в элитной квартире, в элитном районе. На каждом этаже холл, два входа в две квартиры. Однажды, выйдя утром в холл, она увидела там заплаканную девчонку лет семнадцати. Девчонка сидела на фанерном чемоданчике, обклеенном дерматином, прямо реквизит из кинофильма о прошлых годах. Нос красный, глаза опухшие, щеки и кофточка в слезах.

Она завела девочку к себе, расспросила. Оказалось, девчонка из села, познакомилась по интернету с солидным человеком сорока лет. Долго переписывались, он звал ее лапонькой, заинькой, писал, что любит. Звал к себе, обещал длинную, замечательную жизнь вдвоем. Она приехала вчера вечером, привезла с собой все свои вещи, ведь надолго. А он попользовался ею одну ночь и утром выставил за двери, сунув в карман мелкую купюру, мол, не подошла ему, вертайся назад. А как вернуться, в селе все знают, что она поехала замуж выходить, за богатого горожанина, ее ж засмеют. Как родителям в глаза посмотреть? Что делать, что?

Она дала ей пару салфеток, вытереть нос и глаза. Накормила вкусно. Велела открыть фанерный чемоданчик, там лежало несколько дешевых платьев, купленных явно в лавочке на базаре, пластмассовый браслет и бусы из керамики.

Девочка худее, но они одного роста. Она вытащила из своего шкафа-купе несколько платьев, уже раз или два надеванных, но дорогих, стильных. Велела примерить. Надела ей на шею свою итальянскую бижутерию, марки Дольче вита.

Девчонка подошла к зеркалу и вдруг выпрямилась, взволнованно глядя на себя. Увидела себя в новом образе, щеки порозовели.

Она продержала у себя эту девчонку три дня. Велела возвращаться к родителям с рассказом о том, что богатый жених подарил ей все эти платья и украшения, но он ей не подошел, неопрятен, занудлив, скучен, у него плохо пахнет изо рта, она не сможет с ним жить. Хотела оставить ему все подарки, но он слезно настаивал, чтоб взяла и подумала, может, вернется. Но она не вернется. Все. Будем ждать другого принца.

Девочка уехала довольная, щебетала по дороге на вокзал. Эти несколько платьев, колье Дольче вита, а главное, новый взгляд на случившееся, новый взгляд на себя, вернули ей ожидание счастья, которое она надеялась обрести и внезапно потеряла так жестоко и унизительно.

А она стала думать, как наказать соседа, выставившего за двери, как паршивую собачонку, юную жизнь. Он держал салон импортных автомобилей. И она накатала на него в соответствующие органы заявление о том, что ей доподлинно известно, что вместе с автомобилями он провозит в страну контрабанду. А может и действительно провозит, тип он скользкий. Пусть компетентные органы проверят. Не провозит, значит отпустят. Ни черта ему не будет. А виноват, пусть отвечает по закону. Это донос? Или акт возмущения и сочувствия. Акт справедливого возмездия.

Слева снова посыпалась штукатурка с боковой поверхности печки-грубы. Может сама по себе? Сколько ей лет-то! Или соседи шебаршат.

Ровно час дня.

Та девочка так и не написала ей письмо, как обещала, с рассказом о возвращении в село, реакции родителей. Не позвонила. Ну, да Бог с ней. И розовые червячки не пляшут больше в ее низеньком окне. Там проходят другие ноги, взад-вперед. Ботинки мужские, женские шпильки, кроссовки. Больше кроссовки, сейчас они в моде. Столько обуви за один день! Бегом или медленно, шаркая подошвами.

Жаль, что она тогда поссорилась с подругой, не так уж много подруг у нее было за всю жизнь. Они шли мимо церкви, и она сунула в бумажный стаканчик нищему купюру в десятку долларов. Подруга возмутилась, я день живу на десятку, а он ничего не делает, расселся тут, за что ты ему такие деньги дала, поощряешь бездельника. Он же все равно сейчас пропьет эти деньги.

Она оправдывалась, не моё мол, дело, пропьет или нет, Бог велел делиться с нищими и убогими. Может не права была тогда. Главное, что они поссорились, вот в этом она точно не была права, нельзя терять друзей.

Из общей с соседями кухоньки послышались какие-то звуки, и потянуло свежестью. Видимо, молодая хозяйка пошла ставить обед, и открыла там окно, выходившее во двор.

В кухоньку из ее комнаты вел длинный узкий коридор, ее собственный, из этого коридора ход направо в тамбур. Из тамбура можно выйти во двор, а можно в кухню. Вот так она получала свежий воздух, из окна кухни через тамбур и коридор, потому что окно на улицу нельзя было открывать, такая пыль!

Она пальцем прижала гвоздик, слегка вылезший из кожаного ремешка часов.

Два часа дня.

Еще одно воспоминание сжимает сердце. Это уже потом, когда она не могла бросать десятки в стаканчики нищих на паперти. Её знакомые актеры пригласили ее на премьеру спектакля в столицу, где они играли главные роли, ставили «Короля Лира».

Взяла билет в плацкарту и с вокзала отправилась искать место в отеле. Цены ее поразили. Они были ей совершенно недоступны. Ей подсказали найти себе место в хостеле. Дали телефон. Она позвонила, да, по деньгам приемлемо. Заказала себе койку в комнате на десять человек. А на два человека есть? Есть, но она дорогая. Хорошо, пусть будет на десять, все равно же это только на одну ночь.

Нашла хостел, поднялась на третий этаж, прошла через кухню, где жарили что-то на сковородке двое молодых людей, и вошла в свою комнату. Десять железных коек еле помещались в ней ярусом в два этажа. Ее койка была верхней! Да она не залезет наверх, как это? Ее ж не предупредили, что кровати в два яруса, что свободна верхняя койка! Девушка, сидевшая на нижней койке, сказала, что в эту ночь ее не будет, и она может уступить свою нижнюю койку на одну ночь, только постель не будет перестеливать, пусть пожилая женщина сама перенесет ее белье наверх, а свое вниз. Это был выход из положения. Она поменяла местами постельное белье, засунула под койку свою дорожную сумку. И отправилась в театр.

Утром прогон, потом обед в буфете с актерами, вечером премьера. Она успела перед началом вечернего спектакля купить цветы. Постановка понравилась, несколько мелких замечаний оставила при себе, чтобы не портить людям радость премьеры такого сложного спектакля.

Вернулась в хостел. Обнаружила, что сверху есть занавеска, ею можно закрыться от посторонних глаз, когда ложишься спать.

Среди ночи вдруг проснулась от какого-то шума. Оказалось, что проход в ту комнату, где всего две койки, идет через эту комнату, и «богатые» гости, снявшие «вип-комнату» проносят сейчас туда свой багаж.

Погасили свет, все успокоились, и она попыталась уснуть. И вдруг затряслась от рыданий.

Она в ночлежке! Это не хостел, это так называется ночлежка! Это нищенская ночлежка, тесная и грязная, со следами тараканов на стене, вонью из крохотной кухни, чужими волосами на полу душевой. Как она опустилась, как дошла до жизни такой, как привела ее судьба в эту вонь и грязь, и невозможность снять себе приличный номер в отеле, экономию на еде, на колготках и зубной пасте. И она видит эту прямую, неуклонно спускающуюся вниз и вниз. И не видит никакого выхода. Выхода нет, нет, в никуда…

Она вернулась домой другим человеком. Погасшим.

Два часа, тридцать минут.

В конце того длинного узкого коридора, что принадлежал ей одной, стоял шкаф. Он тоже остался от предыдущих жильцов, очень старый, потемневший от времени, может ему даже больше ста лет, думала она. Очень похожий старый шкаф, тоже темный, двухдверный, стоял когда-то в коридоре богатой квартиры ее родителей, где она выросла. Тоже доставшийся от предыдущих хозяев. В него сбрасывали всякий хлам, перед тем как вынести окончательно на помойку. В основном, старую одежду. Маленькая, она любила забираться туда с ногами, под ворох тряпья, прячась от взрослых, когда не хотела их видеть. Или пряталась туда плакать, чтобы никто не видел, она не любила показывать свои слезы. Обидели в школе, обидела мама, что-нибудь еще… Шкаф был ее прибежищем, ее личным крохотным жильем, ее пещеркой первобытного человека…

Потом его порубили на части, вынесли куда-то оставшиеся дрова, в квартире сделали ремонт, оббили стены коридора тканью для мебели, а в комнатах какой-то более тонкой тканью. Мама радовалась, у нас маленький Версаль!

Этот, второй шкаф, был почти точной копией первого, такой же старый темный и таинственный. Это радовало ее, словно вернулась частичка детства.

Только ручки двери у него были другие, у первого шкафа металлические, кружевные, у этого деревянные, вырезанные в форме тюльпана. Тоже темные, даже с лиловатым отливом. Ей нечего было держать в этом шкафу, но она любила его, потому что он принадлежал ей.

Два часа, сорок пять минут. Пора выходить.

Надо выходить, а то она не успеет за просрочкой. Другие все расхватают. Так уже было один раз, когда она опоздала и осталась без мяса на всю следующую неделю, до пятницы.

Она встала, аккуратно задвинула стул под стол, надела поверх платья легкую кофту, кто его знает, какая температура на улице. Глядя в окошко не определишь, хотя утро было очень солнечное, теплое на вид.

Прикрыла дверь в свою комнату и пошла по коридору к выходу. В коридоре было темно, единственная лампочка перегорела год назад, но в ней не было нужды, в коридоре не обо что было споткнуться.

Дошла до конца, до шкафа, здесь надо было повернуть направо, но она почувствовала себя плохо. Затошнило, какая-то слабость. Она ухватилась за ручку шкафа в виде темно-лилового тюльпана, постояла так, чтобы прийти в себя. Слабость нарастала, и ноги вдруг поехали назад, словно по рассыпанному гороху. Что это, кто мог насыпать тут горох, подумала она, продолжая цепляться за дверную ручку шкафа и скользя назад. В какой я неудобной позе, ноги позади, а все туловище впереди, как клоун в цирке, я стою под углом… Я умираю, вот что, пришла мысль. А это же совсем не страшно! И не больно. Только очень тошнит. Как тошнит…

Если меня сейчас вырвет, я упаду лицом в грязь, надо держаться… сдержаться…

Держаться за ручку шкафа, чтобы не…

Ах, какое сегодня было утро, солнце нарядное, радостное, брызжущее ликованием нового дня…

02.09.24 г.

Вікторія Колтунова. Народилася в Одесі, закінчила 4-річну школу студію кіноактора и Одеський університет. Знімалася в кіно, публікується в пресі з 15 років. Займалася перекладами Федеріко Гарсіа Лорки. Авторка 4 п’єс, більше 150 новел. Член шести творчих спілок різних країн. Авторка власного, винайденого нею жанру - філософської притчі, «вдягненої» в гострий, напружений динамічний сюжет з несподіваним фіналом. Полюбляє також ще один, винайдений нею новий жанр – антитезу відомому твору світового мистецтва, коли новий твір написаний в противагу класичному, протирічить йому. Наприклад, її новела «В ночь под Рождество» антитеза Гоголівському «Ночь перед Рождеством». Новела «Пробка» антитеза оповіданням Акутогава Рюноске «В чаще» і «Ворота Расёмон».

Нагороджена багатьма міжнародними нагородами, зокрема Дипломом Італійської академії мистецтв Ферроні «За вклад в мировое искусство», кінороман «История одного дома и его обитателей» здобув Гран-Прі міжнародного фестивалю «Сузір’я духовності» та звання Книга року-2017. Кіносценарій «Шафа» вийшов переможцем на міжнародному фестивалі кіносценаріїв в Канаді. І так далі.

Виктория Колтунова