Odessa Daily › Наш читальный зал ›

Чужая любовь

Odessa Daily

26 февраля 2017 в 22:57

С кончика носа я вырвал три волоска. Знал, что будет больно, но вырвал их не задумываясь. И всего лишь из-за одной брошенной полушутя фразы: «Хи, – волосы на носу...»

Рвал я их ногтями. А ногтями, кто не знает, удачно зацепить – невероятно сложно. Каждый приходилось дергать по несколько раз, и от этого нос раскраснелся. Хорошо, что сообразил сперва вырвать волосы, а потом ногти стричь. Про ногти она тоже сказала:

«Хи, – ногти...»

Хотя на левой руке у меня сострижены, просто в них грязь забилась. Это на правой длинные, потому что я не могу левой рукой правую стричь. С детства не привык. Есть во мне какая-то однобокость, что ли.

Правую руку мне всегда бабушка стригла, а когда бабушки не стало, стригла мама. Потом, была у меня девушка, – она стригла, хоть и смеялась. Потом еще была девушка, ее я, правда, никак не решался просить, а когда спросил, то она неспешно прикрыла книгу (была очень умная, все время читала) и коротко так, спокойно сказала: «А мне зачем?» С тех пор у меня долго никого не было, и я стриг правую у родителей.

А недавно… Ух!.. Даже не знаю, как произнести, в какие нарядить в слова! Всё перевернулось в моей жизни, закружилось как в карусели, и понесло меня бурным потоком. Ни о чем не могу больше думать, только о ней. И, как только она сказала про волосы на носу, то в этот же вечер вырвал их. Потом ногти постриг на правой. С трудом, но кое-как получилось. На левой тоже состриг. Пусть одинаковые будут, короткие. А утром посмотрел в зеркало, увидел на носу еще два волоска – вчера не заметил, свет в ванной тусклый. Они чуть поменьше и потоньше тех трёх. Вырвал. Стою, значит, изучаю себя. Смотрю, а из самого носа, из ноздрей, тоже волосы торчат. Вот те на! Никогда раньше не замечал. Один вырвал – слёзы с глаз брызнули. Очень больно! Не-е, думаю, постригу лучше. Взял ножницы, состриг. Пока состригал, заметил, что один ноготь пропустил на правой. Хорошо, что заметил. Состриг и его. Потом решил подмышками помыть, потому что вчера, как провожал, сам даже почувствовал, что запах есть. Да и лето к тому же, жарко.

И вот, что меня поразило – как любовь преображает человека! Как всё вокруг меняется, и мысли движутся уже иными путями. Даже вот этот пример: решил помыть подмышки, пустил воду, наклонился над умывальником, думаю, – сейчас всё обрызгаю, приму-ка лучше душ. Стал под душ, думаю, – чего зря вода бежит, наберу-ка ванную, посижу, откисну, время есть, голову вымою как следует, ногти на ногах состригу – тут уж я и правую, и левую! Набрал ванную, сижу, мою подмышками, вдруг осенило – побрить надо! Все же так делают! Побрил подмышки, помыл голову, ногти на ногах состриг. Вытираюсь полотенцем – постирать пора полотенце, думаю. Гляжу в зеркало – рожу побрить! Про самое главное, про то что на виду, совсем забыл. Поэтому она и отстраняет меня всякий раз, как поцеловать собираюсь. Стал вспоминать. Точно, так и есть! Три дня назад, когда я бритый был, она позволила поцеловать, недолго правда, но всё же. И до этого, дня за четыре-пять – тогда я тоже бритый был. Как раз в тот день мы и познакомились. И целовались в первый же вечер.

Она прильнула ко мне, так неожиданно, так сразу, что дух перехватило. Как ребенок она уткнулась мне в шею и легко дотронулась губами. Я прижал её голову. Пальцы путались в густых волосах, застревали. Всё замерло вокруг. Остановилось. И время, и звезды. Была ночь. И никого кроме нас. Я почувствовал как сморгнули её ресницы. Она подняла голову. В глазах были слезы. Почему? Она не дала опомниться. Обхватила мое лицо и так страстно стала целовать, будто мы давние влюбленные и сейчас только встретились после долгой разлуки.

Я проводил её к парадной. Она вошла, а еще я долго стоял на улице, стараясь угадать её окно. А потом полетел домой. Именно – полетел. Мои ноги совсем не касались земли.

Домой я добрался на рассвете. Уже транспорт ходил. Спать совсем не хотелось. Я лежал счастливый, заложив руки за голову, глядел в окно, как прыгают с ветки на ветку воробьи, чирикают, суетятся – глупые твари! Я влюбился! Влюбился! Влюбился! За один только вечер, за мгновение...

Значит, побрил лицо. Порезался немного. Лезвие затупилось, менять пора. Открыл шкаф, стал перебирать гардероб. А надеть-то – нечего. Дело в том, что я сильно привыкаю к своим вещам и хожу всегда в одном и том же. А пару дней назад, когда мы встречались, одел новенькую рубашку, есть у меня одна, для особых случаев держу. То есть, рубашка, конечно, старая, но, так как я редко ее одеваю, выглядит как новая. Надел.

«Хи, – шкафом пахнет», – сказала она, уклоняясь от моих губ. А я всё пытаюсь, всё надеюсь повторить тот первый вечер, когда мы, слившись в поцелуе, застыли под звездным небом.

Что же делать с рубашкой? Стиральной машины у меня нет, всё грязное отношу к родителям. Если руками прополосну, то высохнуть не успеет, да и гладить нужно, а утюга – тоже нет. Решил смухлевать немного – надушить одеколоном и всё. Одеколон у меня французский, кстати. Приятелю из Франции привезли, но запах ему не понравился, видите ли, и он мне отдал. А я взял, брызнул, – вроде ничего, одеколоном пахнет. Так стоит на полке, пылится. Теперь пришло время воспользоваться.

Надушил рубашку. Надел. Любуюсь собой. Любуюсь, смотрю и думаю: а если заметит? А ведь заметит. Учует. Запах от рубашки совсем не французский, резкий. Она ж такая внимательная. Вроде, особо не смотрит на меня, а всё подмечает: и что, как-то раз спиртным пахло, а я выпил-то всего бутылку пива, так, для храбрости, и перхоть на плечах, и волосы на носу. И что рубашку не постирал – тоже заметит. И опять я поразился, что мыслю уже не как прежде. Любовь подняла меня на новую ступень.

Я достал из коробочки деньги, что откладывал на «Санта-Марию», испанскую каракку (я серьезно увлекаюсь стендовым моделированием), и пошел в магазин выбирать рубашку. Денег с «Санта-Марии» хватило еще и на неплохие брюки. А туфли я решил просто вычистить хорошенько. Я ж, в основном, дома сижу, поэтому обувь у меня более-менее не стоптанная.

И вот, весь обновленный, с заготовленными словами любви я ждал её у подъезда. В этот день я решил признаться в своих чувствах. Я всё продумал: слова, и как возьму за руку, когда буду говорить, а когда закончу, сожму немного её ладонь и отпущу. И не буду ждать ответных признаний. Достаточно, если она будет хранить мои.

Но не суждено было этому случиться. Когда человек стоит на краю счастья и мечты без спроса роятся, множатся, убаюкивают его картинами будущего, тогда-то, ослепший, он и летит в самую пропасть. Так произошло и со мной.

Ждал я её долго, потому что всегда так спешу, что прихожу намного раньше положенного. А неподалеку от меня крутился паренёк, похожий на бродягу. Я на него и внимание обратил только, когда он подошел и попросил закурить. А я как раз курить бросил, потому что запах дыма ей не нравится. Она всегда отмахивается, если кто рядом курит, и в кафе выбирает зал для некурящих.

Он спросил, с нагловатой ноткой, сигарету. От него смачно пахнуло вчерашним пьянством. Я ответил, что не курю. Он шмыгнул носом и вразвалку пошел стрелять у прохожих. Мне даже стало жаль его, и я подумал, что неплохо бы носить с собой пачку сигарет, чтоб выручать, таких вот, несчастных (это его я назвал несчастным!).

Она выпорхнула, как птичка! Парашютом надулась легкая юбка, мелькнули белые ножки. Едва касаясь ступенек, она сбежала с крыльца и остановилась. Моя рука должна была поймать её запястье, мы должны были побежать по улочкам, придумывая, как провести сегодняшний день, но…

Она прошла мимо. Быстро, не глядя. Нагловатый парнишка с закуренной сигаретой уже вернулся и шел ей навстречу. Не доходя нескольких шагов, они рванулись друг к другу, обнялись, прижались. Тут же она оттолкнула его. Они заговорили одновременно, громко, и совсем не замечая меня, стоящего рядом. Я слышал их разговор. Оказалось, он – художник, и загулял с какой-то девицей, а теперь вот вернулся, потому что жить без неё не может. Он так и сказал ей: «Пьяный был, извини». И она ответила: «Я понимаю».

Она рыдала, уткнувшись ему в шею, вздрагивала. Его испачканные черные пальцы путались в её волосах. Он гладил её одной рукой, держа другую, с сигаретой, на отлете. Он даже не постеснялся затянуться и выпустить струйку дыма над её головой. Я попытался вмешаться, что-то сказать, но они посмотрели на меня, как на приведение, вдруг появившееся в их спальне.

Они ушли. А я остался в своей новой рубашке, новых брюках и вычищенных туфлях. Вокруг сновали люди, куда-то спешили. Я бессмысленно побрёл в их потоке. Мелькали спины, сигналили автомобили.

Домой я добрался поздно ночью. Транспорт уже не ходил. Спать совсем не хотелось. Я пролежал до утра, заложив руки за голову, глядел в окно, как светлеет небо, просыпаются, прыгают с ветки на ветку воробьи, чирикают, суетятся – глупые твари! Нет в вас разума, нет чувств, и каждый ваш следующий день – такой же бессмысленный, как предыдущий.

Я оказался заплаткой в чужой любви. А когда пробоину заделали, меня оторвали и выбросили за ненадобностью. Разумом я это понимал. Но все частички, клеточки и молекулы из которых я состою сопротивлялись, бунтовали и отказывались верить в произошедшее. Я вспоминал этого художника. Я хорошо рассмотрел его – он, хоть и повыше меня и поплечистей чуток, но вид у него – совершенно безобразный: лохматые, нечесаные волосы, – моет голову, не чаще раз в неделю, щетина – дней пять, ободранные кроссовки, лоснящиеся джинсы и особенно – руки с черными ногтями. Фу!..

Много дней я тайно ходил караулить её. Я купил новую обувь. Я видел, как она сбегает по ступенькам, как мелькают белые ножки. Как берет такси, опаздывая на свидание. Видел их вдвоем в кафе, точнее, – в дешевой забегаловке, где нет даже зала для некурящих. Я знал, что она часто остается в его мастерской, в подвале, а утром, поправляя белые кудри, спешит домой. В одной из галереек, их сейчас по городу – пруд пруди, я разыскал несколько его картин. Интересно было посмотреть что рисует этот гений. И, честно говоря, ничего не понял. Вообще ничего. Какие-то пятна, не дорисованные лица с потёками краски. Будто ребенок рисовал.

Как-то, ранним утром, дежуря у её подъезда я лицом к лицу встретил её. Я ожидал, что она выйдет из дома, а она, видимо, возвращалась от него. И я не успел спрятаться.

Она удивилась, увидев меня. Спросила, что это я делаю здесь, в такую рань, ведь живу я в другом конце города. Неужели не догадывается?

Волосы ее были небрежно стянуты в узелок. Она поправила выпавший локон, и я заметил облупившийся розовый лак. И зеленую полоску на плече – неудачно прислонилась где-то в мастерской. Нет, не догадывается. По глазам видно.

Я что-то наврал. Мы перебросились фразами «как дела, а у тебя, всё хорошо» и разошлись. С тех пор я не хожу к её дому. Не такая уж она и внимательная оказалась.

В моем шкафу теперь висит вторая рубашка. Особых случаев в моей жизни немного, и, чтоб вещь не пропитывалась шкафным запахом, я в ней работаю. Сперва, я долго примеряю её перед зеркалом, закуриваю (я начал курить, помогает сосредоточиться), хожу по комнате, вспоминаю прекрасные мгновения и, насытившись, чтоб не впадать в уныние, сажусь за работу.

Я подсобрал денег и всё же, купил «Санта-Марию». Корпус у меня уже готов. Также готовы надстройки на баке и юте. Недавно установил мачты и сейчас клею грот-марсель, бизань и блинду.

«Санта-Мария» – это однопалубная, трёхмачтовая каррака. Флагманский корабль на котором Христофор Колумб открыл Америку в 1492-ом году. Примечательно, что когда «Санта-Мария» разбилась сев на рифы у берегов Гаити, то из её обломков было построено поселение Ла-Навидад, что означает – Рождество. Так вот, погибнув, корабль превратился в первое на острове поселение.

Работаю я максимально сконцентрированно и аккуратно, чтоб не испачкать рубашку. Хотя несколько пятен уже посадил. Ну и ладно, подумаешь! Может, моя работа и есть тот особый случай! Я же полностью в неё погружаюсь: я вижу, как стою на полубаке за форштевнем, ветер рвет волосы, в небе замирает раскаленное солнце, сталью блестит океан, чайки, первые предвестники, кружат и садятся на рею, а на горизонте появляется тонкая полоска нового, неизведанного мира, и я не знаю, вернусь ли когда-нибудь домой, или же мне суждено вечно скитаться по бескрайним просторам и погибнуть в неведомых краях. И тогда, тогда всё прошлое собирается в точку, становится ничтожным и никчемным, и мне открывается бесконечное будущее.

Сергей Лучишин

Odessa Daily