Odessa Daily › Мнения ›

Школа – заповедник для чиновников. Из серии «На развалинах советской системы»

Леонид Штекель

6 сентября 2013 в 11:01

Текст опубликован в разделе «Мнения». Позиция редакции может не совпадать с убеждениями автора.

«…вперед выступил Том Сойер с девятью желтыми билетиками, девятью красными и десятью синими и потребовал себе Библию» (Марк Твен «Приключения Тома Сойера»)

Школа – заповедник для чиновников. Из серии «На развалинах советской системы»

Кризис школьного образования в Украине давно стал очевиден для всех. И хитроумная операция Тома Сойера по привлечению внимания к своей, далеко не скромной особе, может стать символом и нашей школы. Правда, прагматичность его последователей в Украине, даст фору и легендарному шалопаю – Том действовал по простоте душевной, а не во имя выгоды.

Кстати, идея Виктора Ющенко ввести внешнее тестирование – это вообще смертный приговор средней школе. И при внешней схожести с российским ЕГЭ – единым государственным экзаменом, по сути, рассматривала украинскую школу – как «могилу благих пожеланий о всеобщем образовании». Даже российские критики ситуации с общеобразовательной школой, менее категоричны в своих оценках школьных проблем. ЕГЭ – это все-таки, в какой-то степени, механизм оценки работы школы, а внешнее тестирование – государственная система контроля исключительно поступления в вуз.

Фактически, введение внешнего тестирования превращало школу в абсолютно декоративное учреждение, ибо в рамках советской системы школьного образования последних 30 лет, школа являлась, прежде всего, системой подготовки к поступлению в специальные и высшие учебные заведения. Если в этой системе убрать ее назначение – подготовка к поступлению в вуз, то вообще никакого внутреннего содержания в этой школьной системе нет.

Конечно, в СССР структура образования была гораздо сложнее. Например, параллельно с общей школой действовала и система профтехобразования, на сегодня почти полностью разрушенная – но это отдельная тема. А вот классическая советская десятилетка – была ориентирована, в первую очередь, именно на вуз. Точнее – на воспитание инженеров, все остальные специальности были лишь сопутствующим «товаром» для высшей школы. Ну, а те, кто оказался за бортом вузов – дорога в ПТУ. Все относительно просто и ясно.

Надо сказать, что при всех негативных оценках постющенковского руководства образования, введение учета школьных оценок при поступлении в вуз, все-таки остается неким «костылем», придающему хоть какой-то смысл школьному образованию. Можно спорить, какая система лучше для вузов, но и «реформа работы с абитуриентами» имени Виктора Ющенко, и «реформа» г-на Табачника абсолютно не меняют сути школьного образования в стране.

И как принято в литературной среде говорить: «мы все выросли из гоголевской «шинели» (хотя и неизвестно кому эти слова принадлежат), наша школа, разумеется, внебрачное дитя школы советской. Самое время:

«Пройди по тихим школьным этажам.

Здесь прожито и понято немало!»

Советская школа 60-х – 80-х. О ней речь. От времени «Кукуруза, царица полей» до «Незабвенного Леонида Ильича». Или если кому-нибудь хочется иные точки отсчета: от «Приключений Кроша» до «Дорогой Елены Сергеевны».

Именно при Хрущеве создается по-настоящему бесплатное всеобщее образование. Кстати, при Сталине – платили. Не все и не всегда, но платили. И именно в годы «оттепели» была сформирована вся система школьных ценностей, которые мы и именуем сегодня «советской школой».

О советской школе 20-30-х и о школе времени «товарища Сталина» разговор особый. Однако одну особенность всей советской системы школьного образования, его «родовую» черту, сформированную еще на «заре большевизма», следовало бы отметить отдельно. Философия советской школы – все то, что принято связывать с именем Надежды Крупской. Как и многие другие социальные изобретения большевиков, «философия советской школы» при внешней схожести с привычными приметами имперской России, принципиально отличалась от всего того многообразия форм, которым была присуща российская школа до революции.

Церковно-приходская школа, земская школа, ремесленное училище, гимназия – каждое из этих учебных заведений имело свое собственное назначение, свою философию, свою цель. Были, разумеется, цели декларируемые, были реальные. Например, одним из неожиданных последствий школьной реформы середины XIX века, стала общей идейная «болезнь», прежде всего, гимназического образования – нигилизм. Знаменитый тургеневский роман придал этому социальному явлению некий романтический ореол, но на самом деле последствия были очень грустные. Несомненно, нигилизм стоял за расцветом в конце XIX – начале XX века радикальной философии сначала народников, а затем анархистов и социалистов. Но это отдельная тема для разговора.

При всех своих недостатках, при всей своей оторванности от реальной жизни того же гимназического обучения, российская имперская школа видела в школьном образовании все то же направление, характерное для XIX века, дать знания о реальной жизни, необходимые для понимания происходящего. Идеал этой школьной системы, разумеется, Жюль Верн.

Большевики изначально поставили перед школой совершенно иную задачу: все во имя «воспитания советского человека». Фактически задача просвещения была перевернута с ног на голову: не подготовить человека к жизни, а сформировав «нового человека» – изменить эту жизнь. Почитаешь Вениамина Каверина «Два капитана» и подумаешь, какое это наслаждение, почти божественный труд. Правда, что именно это за божество, очень хорошо описал Конан Дойль в «Маракотовой бездне» – «Владыка Тёмного Лица»

Одно из «дивных» последствий этой идеи: чудовищный провал исторической памяти народа: старшее поколение 30-40-х не решалось откровенно говорить со своими детьми о происходящем, опасаясь, что они невольно или вольно дадут повод обрушить репрессии на семью.

Три принципа этой советской школы стали совершенно новыми в истории школьного образования.

Во-первых, это постоянно лелеемый коллективизм. В принципе в любой системе образования требуется обучение определенным методам коллективной работы. То, что сейчас можно именовать – работать в команде. Однако в советской школе эта система была доведена до абсурда: МЫ вместо Я.

Характерно, что именно педалирование коллективизма, через различные молодежные организации, породило в школе тот чисто «советский» цинично-лицемерный настрой, которым была пропитана эпоха «застоя». Как неизменным героем советских сатирических новелл была система ЖКХ с ее апофеозом в лице начальника ЖЭКа, так для школ символом школьных проблем являлось списывание.

Во-вторых, выстраивание ВСЕЙ системы существования под придуманные идеальные стандарты социализма. Школа учила не то, что есть, а тому, как это должно быть.

Конечно, и до большевиков в воскресных, в церковных, в религиозных школах детей учили как надо себя вести, как надо жить, а не тому, как это происходит в реальной жизни. Однако до большевиков, школа не выходила за вопросы морали: то, что можно именовать Десятью заповедями. Неистовый бунтарь Марк Твен саркастически вспоминает свою школу «Приключениях Тома Сойера». Особенно беспощаден его сарказм, когда он описывает воскресную школу. Должна или не должна школа учить морали – разговор отдельный, хотя следовало бы отметить, что даже в той школе, над которой смеется Марк Твен, стараются не смешивать христианскую мораль – о ней говорят в воскресной школе, и обучение – в школе обычной. Но большевики не просто объединили две эти школы в одну, где учили «социалистической морали». Они сделали это главным предметом школы.

В-третьих, большевики впервые в истории не просто заговорили о коллективизме. Вся система подготовки в школе была построена на том, что коллектив выше человека, что мораль коллектива выше морали человека.

Дело даже не в том, что человек должен, в случае необходимости, пожертвовать своею жизнью во имя коллектива, хотя эта идея была очень модной в советской школе. Все-таки, человеку не часто в жизни доводится решать такой чудовищный вопрос – это скорее более «академический» интерес. А вот предать себя или свою семью во имя коллектива – это уже, как говорится, «горячо», это уже рядом.

То что «Правда», «Совесть» и «Доброта», то, что сама «Мораль» есть долг человека перед коллективом – это было грандиозное и жуткое изобретение именно советской школы.

Отсюда одна из важнейших особенностей советской школы, которая благополучно пережила свое время: власть рассматривала, рассматривает и хочет рассматривать дальше школу, как место, где детям вбивают в голову некий набор идей. Набор идей, разумеется, варьируется в зависимости от партии власти, а вот гвозди одни и те же. Иногда возникает ощущение, что их ковали в той же кузнице, где отбирали гвозди для распятия римские легионеры. Право, «мистер Уолтерс» из «Тома Сойера…» по сравнению с ними просто ангел невинный…

И хотя большевистская идея на нашем пространстве почти умерла, количество идеологов, желающих садить квадратно-гнездовым способом «святые» истины, не убывает. И чем больше у нас проблем с моралью, тем активнее «сеятели вечных истин». То, что в нормальном обществе – моветон, то на постсоветском пространстве – «воинствующая духовность». Вероятно, в связи с отсутствием иной.

«Спасибо, что конца урокам нет,

Хотя и ждешь с надеждой перемены».

Вообще идеализм советской школы – это, как говорится, отдельная песня. Я помню, вся моя группа в Омском политехе была потрясена, когда наш преподаватель марксистско-ленинской философии – Анатолий Фойгель, сказал на семинаре, что он нам докажет: мы все – чистые идеалисты. И без труда доказал. Учитывая, что даже самые «продвинутые» в общественных науках считали себя материалистами, слова Анатолия Фойгеля прозвучали для нас, воистину, как гром среди ясного неба. Однако впоследствии я сам понял, что вся система школьного образования в СССР носила исключительно «книжный», искусственный характер. Как ни «кощунственно» это звучит для уха советского человека, для всей советской государственной антисемитской политики, но школа в СССР была «немножко» сродни еврейской иешиве, учению талмудистов: «Книга» превыше всего, в том числе и реальных событий.

Советская школа, конечно, очень сложный механизм, который всегда стремился найти способ выжить в идеологической системе. При этом те, кто со стороны пытался предсказать ее крах, явно недооценили ее способности приспосабливаться. А вот те, кто стал ее хвалить, увы, не поняли ее внутренних механизмов.

Первыми, разумеется, были критики. На заре советской власти старые специалисты народного образования пророчествовали новой школе крах. Конечно, в советской литературе было модно смеяться над этими рассуждениями. Старорежимными, как тогда говорили. Однако те люди писали вполне грамотно, они всего лишь попытались проанализировать сказанное вождями и наложить его на реальную жизнь. Догматизм вместо пусть и ограниченной, но свободы мысли, тотальная унификация вместо относительного разнообразия, идеализация коллективного, вместо индивидуальной работы и так далее. Все что делалось, казалось, толкало школу в пропасть догматизма, невежества и формализма. Но, как оказалось, школа сумела приспособиться ко всем этим идеологическим шорам.

С другой стороны, в конце пятидесятых, на волне космических успехов СССР возникло новое поветрие у западных специалистов по народному образованию. Они стали возносить советскую школьную систему, объясняя успехи в космосе именно достижениями советской школы. При этом они обращали внимание лишь на изучение естественно научных знаний, забывая об идейном характере советской школы. А это была бомба замедленного действия.

Все то, на чем реально держалась школьная, да и университетская системы во время Российской империи, было уничтожено большевиками. Но, во многом, против воли большевиков, в СССР родилась новая школьная система. В этом удивительная мистика советской эпохи: загадочный сплав идеализма и прагматизма.

Прагматизм советской школы

Здесь надо выделить два важнейших элемента. Социальные лифты и естественно научная специализация.

Самый важный элемент советской системы – наличие социальных лифтов. Именно они определили ее жизнеспособность. Система, в которой нет социальных лифтов – мертвая. И совершенно не важно, по каким причинам они не действуют. В какой-то степени и крах Новгородской республики в XV веке, и крах СССР в 80-х произошел именно по причине исчезновения этих самых социальных лифтов.

Одним из важнейших элементов советских социальных лифтов до эпохи позднего «застоя» была именно школа. Хорошая учеба в школе позволяла впоследствии поступить в хороший вуз, а значит обеспечить определенную карьеру. Разумеется, уже с начала 70-х происходит в стране процесс обесценивания вузовского диплома и многие из тех, кто его имеют (и с хорошими отметками), уходят на рабочие специальности, где зарплата неизмеримо выше. И все-таки, даже в этих условиях, даже в городах, где стимул получения образования был не столь очевиден, все равно вуз имел большую степень привлекательности для молодежи и родителей. Что же касается выходцев из сел и небольших городов, то для них школьная система оставалась важнейшим элементом социального лифта.

Я поступил в первый институт в 1975 году, и еще тогда в Омской области вырваться из отдаленных сел, уехать поступать в город в институт (получив для этого паспорт в сельсовете), было очень не просто. И сельские ребята, которые рвались из дому, очень часто пытались найти себя через систему школьного образования и вырваться затем из своего круга, получив институтский диплом.

Разумеется, советская школа была стартовой площадкой не только в сфере знаний. Для тех, кто видел себя в партийной иерархии, школа могла стать первым шагом в партийную (комсомольскую) структуру. Поэтому, кстати, комсомольская деятельность в школе расцветала полным цветом и была крайне эффективна. Конечно, в райком из школы не уйдешь, но школьный комсомольский опыт мог пригодится уже в институте, а оттуда карьера комсомольского работника была да-алеко не худшим вариантом трудоустройства.

В силу всех этих причин, для школьников, обладающих необходимыми знаниями, существовали веские причины для хорошей учебы. Кстати не надо забывать и особой причины для мужской половины советской молодежи: хорошая учеба в школе – поступление в вуз избавляли от двухлетней ссылки в армию. Это также мощнейший стимул заниматься.

Второй элемент – упор на естественные дисциплины: математика, физика, химия, биология. Очень важно понять, что это направление носило в СССР философский характер – вся система идеологии СССР была эффективна именно в этой сфере.

Если рассматривать процесс познания как некий симбиоз синтеза и анализа, то вся идеологическая практика СССР была ориентирована именно на анализ. Императорская начальная и высшая школы, предоставляя большую свободу выбора и познания в процессе обучения, активно стимулировали процесс синтеза знаний. В СССР, где свобода, даже в техническом творчестве была под контролем, именно процесс анализа стал основой для школьного и вузовского образования. А с точки зрения анализа, именно естественнонаучные школьные и университетские курсы, были идеально подходящими идеологически.

И, разумеется, именно в этой сфере централизация и унификация советской школы была наиболее эффективна.

В этом была сила советской школы.

Но об еще одной составляющей этой системы нельзя забывать.

«Когда уйдем со школьного двора

Под звуки нестареющего вальса,

Учитель нас проводит до угла,

И вновь – назад, и вновь ему с утра –

Встречай, учи и снова расставайся»

Советская интеллигенция действительно была особой социальной группой в СССР. Если даже отбросить презрительный термин «прослойка», то даже власть признавала особый статус ее.

Учителя, наряду с врачами и инженерами, были важнейшими составляющими этой самой «прослойки».

Социальный статус советского учителя был относительно высокий. Да, герои «Иронии судьбы» могут шутить по поводу зарплаты учителя. Но это скорее общая проблема высшего образования в 70-е – низкие зарплаты, а не персональная особенность учительской профессии.

Очень важным является вопрос о взаимоотношениях в СССР между административными работники – чиновниками, и профессиональной интеллигенцией. С одной стороны у чиновников была выше зарплата, больше полномочий. Однако советская система была вынуждена обеспечить интеллигенции определенную творческую свободу в работе. Без этого невозможно было достичь успехов. И если учителя-обществоведы находились под жестким контролем партийных структур, если гуманитарную сферу школьного образования старались мягко, но контролировать, то обучение естественнонаучным дисциплинам в рамках обязательной программы проходило относительно свободно.

Конечно, речь идет, в основном, о специальных, специализированных школах и классах. О больших городах, столицах, центрах университетского образования. Но благодаря унификации и централизации образования, именно в сфере естественнонаучных знаний, в советской школе был обеспечен определенный минимум уровня.

Я уже не говорю о всех этих системах поиска талантливой молодежи: олимпиады, воскресные и вечерние физмат школы, журнал «Квант» и так далее, и тому подобное. Тот, кто оказывался в этой системе, имел надежный шанс сделать исключительную карьеру в СССР.

Не очень эффективно, но советская школьная система в естественнонаучной сфере стимулировала карьеру учителя. Успех, во многом, определялся его талантом и знанием предмета.

«Счастье – это когда тебя понимают!»

Эти знаменитые слова из фильма «Доживем до понедельника» не только дань знаменитых дискуссий о роли школы тех лет, но и предощущение главного кризиса советской школы: кризиса системы оценки.

До определенного момента оценка в советской школе была, конечно, очень важна, но не играла принципиального значения. Для поступления в вузы были важны знания абитуриента. В остальном высшая школа как бы начинала с чистого листа. Абитуриент уносил из школы нечто невесомое, нечто мало ощутимое – понимание. Ученик, перешедший из обычной школы, где он получил пятерки, в физмат школу, где он получил четверки, а то и тройки, все равно был важнее для вуза, чем ученик обычной школы. Важен был багаж знаний. Однако на пороге 70-х, именно когда выходит фильм «Доживем до понедельника», начинается иной отсчет советской школы. Во-первых, репетиторы, которые готовят абитуриентов в хороший вуз, становятся уже системой, во-вторых, официально сделана ставка бюрократической системы управления образованием на абсолютизацию системы школьных оценок. Как итог этой кампании, вводится учет среднего бала аттестата при поступлении в вуз.

Характерно, что для естественных наук система оценок была не очень важна. При поступлении в вуз все было очень просто: нет ни малейшей проблемы узнать в ходе письменного или устного экзамена уровень понимания и знания физики, математики, химии или биологии. Именно поэтому, в школе 60-х оценки не играли особой роли: если человек не пойдет в вуз, то оценки это только повод гордости родителей, или наоборот. А если пойдет в вуз, то реальный уровень знаний станет ясен на экзамене. За исключением медалистов, конечно. Совершенно иная картина была с гуманитарными и общественными дисциплинами. И далеко не случайно, что так уж совпало в стране: становление застоя в начале 70-х, и введение учета среднего бала аттестата на экзамене в вуз.

В гуманитарной и идеологической сфере оценка ставилась за соблюдение определенных правил игры, верность заветам и разумную умеренность в трактовке символов. Оценка открывала огромные перспективы для произвола, для дешевой самодеятельности, для отсутствия вкуса. И для коррупции. И поэтому именно поддержанием системы оценок была на 90 процентов занята вся административная система народного образования.

К окончанию истории советской школы, по многим причинам, оценка превратилась в самостоятельный элемент школьной системы. Именно она, как эрзац школьных знаний, рассматривалась как индикатор состояния системы.

«Королевский жираф, или Царственное совершенство»

В «Приключениях Гекльберри Финна» два мошенника – король и герцог свели пьесу Шекспира к танцу «Королевского жирафа»: король голый на четвереньках бегал по сцене. Вот нечто подобное произошло с советской школой в Украине. Однако в данном случае виноваты не только мошенники.

Во-первых, эта постсоветская школа органически не могла готовить школьника к реальной жизни. Советская школа жила не в реальном, а в придуманном мире. Она не готовила ребенка, а выращивала из него «советского человека». Но в СССР была хилая, лицемерная, двойственная, но идеология. А в демократической стране идеологии нет.

В СССР отсутствовала даже система индивидуальных героев, за исключением отдельных умерших персонажей. Конечно, проводились отдельные сборы, кое-где пытались провести местные инициативы, но единая система идеализации жизни (в гуманитарной и общественной сфере) неизбежно предусматривала отсутствие местной специфики и местных героев.

Проблема заключается в том, что создание подобных персонажей для школы требует, чтобы учитель обладал свободой воли в процессе. А это в принципе было невозможно в советской школе.

Невозможно отчитываться начальству по поиску героев. Для этого необходимо полное выхолащивание сути процесса. И именно это произошло в Украине. Даже самые мерзкие примеры лицемерия советской школы просто меркнут перед обыденностью школы украинской.

Конечно, в любой системе возможны исключения, как и наличие учителей способных предложить ученикам некий набор одухотворенных идей. Но проблема в том, что унификация и централизация школьного процесса в советской, а следовательно и в постсоветской школе, неизбежно будет выталкивать тех, кто действует не в рамках лицемерия системы.

Во-вторых, в силу резкого сокращения потребности в естественно научных дисциплинах, максимального обесценивания их в сознании общества – дети просто не хотели идти на технические специальности – не верили, что таким образом можно строить свою карьеру. В итоге, то главное, ради которого и существовала, по большому счету, вся советская школа, оказалось, почти не нужным в Украине.

В-третьих, школьные знания полностью утратили важность для социальных лифтов. С одной стороны, сами «лифты» почти сошли на нет, с другой – общественная и гуманитарная сфера школы, пропитанные насквозь суперлицемерием, вообще не играют никакой роли для социальных лифтов.

Единственное, что хоть как-то поддерживает школу – это реальное стремление школьников грамотно писать на русском и украинском, и жажда учить максимально хорошо иностранные языки. Вот здесь стимул есть, и очень большой.

В-четвертых, оценка в украинской школе продолжила путь отчуждения от процесса обучения и получения знаний, который начался еще в эпоху «застоя», и дошел до полного абсурда: оценки покупаются и продаются направо и налево. Как с кандидатскими диссертациями, которые стараются защитить все больше разных чиновников, депутатов и прочей начальственной челяди, но при этом сам уровень кандидатских диссертаций в стране скатывается ниже плинтуса. Дети или их родители, точно так же, как депутаты, рассматривают оценку в полным отрыве от полученных или не полученных знаний, как некий, самостоятельно живущий социальный статус.

В-пятых, одно из самых чудовищных превращений произошло в Украине со статусом учителя. В советской школе, невзирая на централизацию, на административный контроль, даже в самые «застойные» годы, учитель сохранял определенную независимость от администрации. Он полностью зависел от министра образования, который сидел где-то там далеко, но в рамках своих должностных полномочий, был сравнительно независим.

В постсоветской школе иерархия утратила свой ведомственный характер. Сейчас все решения принимаются на местном уровне, а значит, прямая зависимость учителя от местного чиновника стремительно возросла. Если в СССР министерство образования было заинтересовано в результате – обучении детей (пусть и не всегда), то нынешняя школьная система заинтересована в покорности учителя, его готовности выполнять различные задания местных чиновников, прежде всего в пору выборов. Ибо именно школьные учителя являются главными инструментом политических фальсификаций – основы политической системы современной Украины.

При всей бюрократизации советской эпохи «застоя», с высоты сегодняшнего дня, те бюрократы представляются из нашего времени высоко профессиональными менеджерами. Ибо никогда в советское время контроль чиновника за работой учителя не был бы столь тотальным и всеобъемлющим, еще никогда статус учителя не падал столь низко, как сейчас.

Другой вопрос, насколько учителя готовы к иной системе, ведь тотальная коррупция, при все тех же тотальных проверках, стала символом школьной системы?

«Пройди по тихим школьным этажам.

Здесь прожито и понято немало!

Был голос робок, мел в руке дрожал,

Но ты домой с победою бежал!»

Реформа постсоветской школы в принципе вряд ли возможна. Созданная для обслуживания тоталитарного идеологического режима с естественнонаучным уклоном, эта школа органически не годится для демократической страны. Без предоставления школьнику возможности думать, а учителю – брать на себя ответственность и давать возможность школьнику самостоятельно отвечать на самые острые социально-политические вопросы – демократическая школа в принципе невозможна. Очень сомнительна и роль Министерства просвещения в школьной иерархии.

До тех пор, пока попечительские советы родителей не будут определять программу обучения, пока профессиональная конкуренция учителей не заменит конкуренции их иерархического статуса. Т.е. родители и ученики старших классов должны иметь право самостоятельно выбирать себе учителя, которого они считают для себя полезным, а не предоставлять это право иерархической коррумпированной системе школьного образования.

Единственный путь к этому: опора на заинтересованность родителей и на самоорганизацию. Возможно, создание по американской системе «школьных округов» с очень большой ролью попечительских родительских советов.

Конечно, и у такой школьной системы масса проблем и недостатков. Но это живая, развивающаяся система. «Живая школа», если перефразировать Питера Брука, в отличие от нашей «Мертвой школы».

Советская школьная система рухнула. Восстановить ее невозможно, брать от нее некие «положительные» элементы – также невозможно: эта система может существовать только как цельная конструкция. Вроде тех электронных блоков, которые для надежности заливали эпоксидной смолой. Вероятность отказа системы в этом случае становилась меньше. Но починить конструкцию было невозможно.

Единственный выход – тотальная коренная реформа самой системы школы. Было бы странно рассчитывать, что в одной статье можно оценить весь круг проблем. Но одно можно сказать точно: советская иерархическая школа умерла. И чем скорее мы это осознаем, тем легче сумеем найти решение.

«Спасибо, что конца урокам нет,

Хотя и ждешь с надеждой перемены».

(Слова песни из кинофильма «Розыгрыш»)

Метки: школа; образование

Леонид Штекель