Odessa Daily › Мнения ›

Русское прошлое — европейское будущее?

Odessa Daily

21 марта 2017 в 15:56

Текст опубликован в разделе «Мнения». Позиция редакции может не совпадать с убеждениями автора.

Столетие февральской революции в России надвинулось на нас как-то незаметно, и проходит, что характерно, тоже незаметно. Крушение тысячелетней государственности мало занимает внимание российских писателей и публицистов, а про нероссийских, при таких делах, и говорить нечего.

Пожалуй, можно было б и в Латвии пройти мимо этой темы, если бы не один нюанс: вирус, разрушивший в свое время Российскую Империю, вполне способен изувечить современную Европу. И времени на размышления, скорее всего, осталось немного.
Мы все — по крайней мере, те из нас, которые имеют наглость причислять себя к числу людей образованных — знаем тот стандартный набор причин, которым объясняется обычно генезис февральской революции 1917 года. Отсутствие конституционных свобод и конституции, парламентского представительства, земельный вопрос, национальный вопрос... Нежелание последнего Императора что-либо менять... И вот, по результатам всего этого, народные массы как поднялись-поднялись, как размахнулись-размахнулись — и закончилась монархия. По объективным, так сказать, причинам.
Но при боле внимательном рассмотрении становится очевидным, что все эти «объективные причины» с реальностью не пересекаются примерно никак.
Во-первых, никакой народ монархию не свергал. Так называемая февральская революция протекала по сценарию классического дворцового переворота, разыгранного по классическим же, с XVIII века еще известным, схемам высшей аристократией и другими лицами высшего полета. И в этом — коренное отличие Февраля от событий 1905-1908 годов, которые, действительно, можно классифицировать как революцию.
Причем революция эта хотя и провалилась, но к определенным — и весьма существенным — результатам привела. И — это уже во-вторых — так или иначе привело к решению большинства вопросов, перечисленных выше в списке «объективных» причин февральской революции 1917 года.
Права и свободы? Весь «пакет» этих свобод был гарантирован Манифестом от 17 октября 1905 года. Свобода собраний, свобода слова, свобода совести — все это уже было дано. Да, не всегда последовательно, не всегда, так сказать, в полном объеме — но было. И примерно на том уровне, который наблюдался тогда в других ведущих европейских державах. И уж точно можно сказать, что такого уровня реальной свободы, который существовал в период 1905-1917 годах, в России никогда не было ни до, ни после.
Конституция? Манифест от 17 октября по факту и являлся Конституций. Да, в России не имелось официальной изданной книжечки с соответствующей надписью на обложке, но едва ли ее отсутствие что-то меняло. Великобритания по сей день не имеет Конституции в виде единого документа — и ничего, как-то справляются.
Парламентское представительство? В том же 1905-м начала работу Государственная Дума. Да, про нее можно сказать много всякого, но карманной она никогда не была, как не была пустой формальностью ее деятельность.
Земельный вопрос? Это уже ближе к реальности. Но и он начал успешно решаться благодаря столыпинской реформе.
Национальный вопрос? Как минимум, давление было уже не столь мощным, как на пике политики русификации. К тому же сам по себе этот вопрос никак не мог привести Российскую Империю к полному крушению.
Список можно продолжить, но пока обойдемся этим. Выходит странное. Объективных причин как будто нет, а революция и последующий крах империи — есть.
Но, разумеется, это лишь по видимости. Объективная причина была, причем такая, что она перевесила и реальные свободы, и экономический рост, и столыпинскую колонизацию. Россия проиграла одну, но решающую, битву. Битву за умы.
Из дня сегодняшнего это кажется нелепым, но факт: к концу XIX столетия марксизм и социализм были в России абсолютным интеллектуальным мейнстримом. Императорские университеты, профессора которых украшались знаками высших орденов Империи и осыпались царскими милостями, были марксистскими университетами. А профессора эти — марксистами. Социализм называли «верой наших отцов» без кавычек и совершенно всерьез. Революция считалась a priori неизбежной и благотворной. Героями были декабристы, народники, а потом — народовольцы и эсеры, а до них всех — Стенька Разин и Пугачев.
Именно эти идеи транслировались с университетских кафедр. И именно на этих идеях воспитывались не дворники и землепашцы, не путиловские рабочие, а императорские чиновники, будущие ученые и учителя, писатели и журналисты. Как впоследствии написал Иван Лукьянович Солоневич: «Я обучался в Санкт-Петербургском Императорском университете. Нас обучали по преимуществу марксизму».
А вот что он писал о причине целых двух революций 1917 года: «Делала революцию почти безымянная масса русской гуманитарной профессуры, которая с сотен университетских и прочих кафедр вдалбливала русскому сознанию мысль о том, что с научной точки зрения революция неизбежна, революция желательна, революция спасительна. Подпольная деятельность революционных партий опиралась на этот массив почти безымянных профессоров. Жаль, что на Красной Площади, рядом с мавзолеем Ильича не стоит памятник „неизвестному профессору“. Без массовой поддержки этой профессуры — революция не имела бы никакой общественной опоры. Без поддержки придворных кругов она не имела бы никаких шансов».
Без учета этих фактов невозможно понять много не просто странного, но самоубийственно-безумного в жизни Российской Империи второй половины XIX века. Революционерку, стрелявшую в императорского чиновника, оправдывает императорский суд... Профессора и писатели стоя аплодируют террористам (которые себя именно так и называли — террористами), но считают неприличным поддерживать знакомство с полицейскими чинами... Политическая ссылка начинает напоминать курорт, но все возмущаются ею как «зверством»... Жалкую горстку революционеров-бомбистов, к тому же, более-менее известную «ненавистной охранке», ловят годами — и никак не могут поймать... Почему?
Только лишь потому, что интеллектуальное общество, воспитанное в революционно-марксистском духе, было абсолютно уверено, что правда — на стороне революционеров. И потому даже царские чиновники, выполняя свой долг, ощущали себя «сатрапами-держимордами», которые умучивают «народных» героев. И даже борясь против террора, и даже отрицая революцию, они жили с ощущением того, что они борются на обреченной на поражение стороне, а возможно, даже и на стороне неправой...
Революция стала неизбежной вовсе не потому, что имелись какие-то неразрешимые экономические или политические проблемы. Таких проблем как раз не было. Революция стала неизбежной потому, что она давно уже победила в сознании образованной части русского общества. Русская интеллигенция на протяжении нескольких поколений поклонялась революции, как божеству, и ждала ее, как землю обетованную. Император Николай II мог дать права, свободы, землю — и, в той или иной мере, он их дал. Но он не мог вычистить из мозгов марксистскую пропаганду, которую туда закачивали на протяжении десятилетий.
К чему это привело, известно.
И тут можно было бы поставить точку, но история, увы, не закончилась.
Коммунисты не забыли, какую роль в их успехе сыграл вышеназванный «неизвестный профессор». И уже в XX столетии Грамши разработал основы концепции, которая в правых кругах известна как культурный марксизм. В практическом смысле, она является ничем иным, как повторением той схемы, которая в XIX столетии была реализована в России. Для того, чтобы коммунистические идеи утвердились в обществе, они должны утвердиться в культуре, в сознании интеллигенции. А для того, чтобы это произошло, левым необходимо захватить сферу образования и вообще всю академическую среду.
И эта схема активно реализовывалась, сначала в Европе, а потом — и в США (разумеется, при активной, где-то тайной, а где-то и явной, поддержке СССР). События 1968-го года стали первым, очевидным для всех, переломом. Постепенно, метр за метром, левые захватывали академическое пространство, а кампусы превращались в приюты марксистов, маоистов, троцкистов и прочих им подобных форм жизни. И не будет преувеличением сказать, что сегодня в ряде западноевропейских стран левые фактически монополизировали гуманитарное образование. Во многом схожее положение также и в Соединенных Штатах. Правда, сегодня эта публика чаще называет себя либералами, но едва ли это многое меняет, если набор ценностей у них один в один соответствует Манифесту коммунистической партии 1848 года.
Беспокоиться не о чем? Пустые страхи? Праворадикальные страшилки? Может быть, может быть... Только вот тоже самое говорили, например, про Достоевского его прогрессивные современники. А ведь он с пророческой точностью предсказал то, что случилось с Россией.
Восточная Европа и, в частности, Латвия сейчас наименее подвержены марксистскому и крипто-коммунистическому влиянию — сказывается, так сказать, историческая «прививка». Однако действие ее не бесконечно, и сегодня самое время поразмыслить над печальным российским опытом. Государства могут рушиться в силу разных причин — экономических, политических, социальных и т.д. Но иногда корень бед коренится исключительно и только в общественном сознании, которое становится враждебным государству. Когда интеллигенция превращается в раковые клетки, разрушающие национальный организм, а система образования — в фабрику по воспроизводству этих клеток. И если вовремя не пресечь процесс их распространения, то потом метастазы удалить будет уже нельзя.
В Латвии, кстати, в этом направлении думать начали уже давно — дискуссии о проверке лояльности педагогов тому подтверждение. И то, что думают — это, конечно, радует. Но очень бы хотелось, чтобы проблема анализировалась глубже и масштабней — и выводы были соответственными.
В противном случае, есть риск лечения рака анальгином. Как человек, выросший на руинах своей исторической Родины, могу засвидетельствовать: это плохо помогает.