• Новости
• News
• Мнения
• Мода и Стиль
• Афиша Одессы
• Отдых
• Бизнес
• Родители
• Темы
• Психология

• Наследие Сталина
• Люстрации
• Евромайдан
• Генеральный протест
• Трибуна здравомыслия

Андрей Макаревич: «Патриотизм не должен граничить с идиотизмом»

«Я жил в убеждении, что подавляющее большинство моих сограждан — люди адекватные. А выходит — нет... Мне очень жаль, что на несколько десятилетий мы под боком вместо друзей получили врагов. И не они в этом виноваты, а мы»

Представители творческой интеллигенции обратились к власти и государственным телеканалам с требованием прекратить информационную травлю Андрея Макаревича.

Коллективное обращение составлено на имя Владимира Путина, Дмитрия Медведева, генеральных директоров «Первого канала», ВГТРК и НТВ, а также Госдумы и Совета Федерации. Авторы петиции, среди который актер Леонид Ярмольник, певица Алла Пугачева, писательница Людмила Улицкая, историк Андрей Зубов и правозащитница Людмила Алексеева, призвали «не допустить травли известного музыканта, решительно пресечь попытки развязывания идеологических погромных кампаний» за его политические взгляды. Издание The New Times публикует интервью с лидером «Машины времени» где тот рассказывает, каково опять оказаться в шкуре диссидента



15 марта Макаревич принял участие в «Марше мира» и заявил: «Я не хочу проснуться в стране, которая находится в состоянии войны, а в состоянии войны с Украиной я просто себе представить даже не могу». В кремлевских СМИ и в интернете началась кампания травли артиста.

— Вы вдруг оказались чуть ли не лидером протеста — против политики власти в Крыму. И как себя ощущаете?

— Меньше всего в жизни я бы хотел заниматься всякого рода протестами. Еще не дай бог сделать из этого профессию. Я очень надеюсь, что это мое последнее интервью на тему Крыма, потому что из меня хотят сделать общественно-политического деятеля, а мне это совершенно не интересно. Но проблема в том, что у меня были очень хорошие родители, которые мне в детстве объяснили, что хорошо, а что плохо. И когда я вижу, что рядом со мной происходит то, что в эти правила не вписывается, это вызывает у меня эмоциональную реакцию. И тогда я прихожу на эфиры, высказываюсь о политике, пишу что-то в интернете.

— Когда Вас стали обвинять в «предательстве родины», вы написали в блоге — «такое ощущение, что жизнь прожита зря». Сейчас, спустя время, вы бы повторили эту фразу?

— Жизнь пока не кончилась, и это утешает. Но, понимаете, когда человек что-то делает — пишет стихи, пишет музыку, и его слушает огромное количество сограждан, и им нравится то, что он делает, у него возникает иллюзия, что те люди, которым нравятся результаты его труда, разделяют и его чувства, и его мысли. Вот это — очень большое заблуждение.

— Вы заблуждались?

— Конечно. В любом случае это интересный и важный опыт.

О Патриотизме

— Вы будете ходить на митинги?

— Если честно — не хочу. Но я не зарекаюсь. Потому что я не знаю, что со всеми нами будет через неделю. Я был на «Марше мира». Мы шли вместе с Ириной Прохоровой. И меня записали в фашисты. И я подумал: какие интересные фашисты, которые ходят на «Марш мира» и требуют остановить агрессию! Мне кажется, что фашисты такие демонстрации разгоняют.

Но — в головах большинства моих сограждан мир перевернулся... И спорить — бесполезно и глупо. Если тебе говорят, что в такой-то песне не очень удачная мелодия получилась, то можно дискутировать на эту тему. А когда тебе говорят — «да ты ведь верблюд!», ты понимаешь, что если начнешь кричать — «нет, я не верблюд!» — то будешь выглядеть абсолютным идиотом. То есть встанешь на одну ступеньку с тем, кто тебя обвиняет. А потому — пытаешься не замечать...

Понимаете, я ведь совершенно не против патриотизма — он, безусловно, укрепляет страну. Только патриотизм должен быть осмысленным. Он не должен граничить с идиотизмом. А когда он все-таки граничит, то никакие политические споры не имеют смысла. Потому что тот, кто с тобой согласен, — он и так с тобой согласен. А с тем, кто не согласен, разговаривать совершенно бесполезно. Это человек, абсолютно убежденный в своей правоте. Он не слышит никого, кроме себя самого и Дмитрия Киселева в телевизоре.

— Думаете, в «крымском вопросе» колеблющихся не осталось?

— Колеблющихся больше нет. Такое ощущение, что нас всех просто разогнали на черные и белые клетки. Я-то свою позицию пытаюсь аргументировать в силу своих убеждений и образования. А с противоположной стороны только истерика, крики и лозунги. Когда люди разговаривают на уровне «Крым был, есть и будет наш» — неинтересно вступать в дискуссию. Потому что им бесполезно объяснять, что Крым когда-то был наш, но был и греческим, и генуэзским, и турецким, и татарским, и каким только он не был. А то, что Россия на протяжении всей своей истории Крым пыталась завоевать и на какое-то время завоевывала, это правда.

Но я считаю, что создан опасный прецедент, который наверняка начнут использовать. Уже Приднестровье заволновалось, уже бабушка звонит президенту и спрашивает: «А как насчет Аляски?» Вообще говоря, я остаюсь при убеждении — вот русские живут во всем мире, почти во всех странах, и они могут говорить на каком угодно языке — это их личное дело, но если у них паспорт государства, в котором они живут, то они должны подчиняться законам этого государства. Если же у них паспорт русский и им что-то не нравится, то им надо садиться на поезд или в самолет и приезжать в Россию. Разве это не элементарно? Разве это непонятно?

— Может, это одно из свойств времени — прописные истины стали неочевидными?

— Возможно. Но есть же какие-то правила, ну вроде дворовых. Например — нельзя подлянок делать, и государства стараются их не делать. Но иногда случаются подлянки, и тогда остальные государства выступают с осуждением. Когда Америка нарушает международные соглашения и законы — ей же никто не аплодирует, ее тоже осуждают — и европейские государства, и идет колоссальное осуждение внутри США. Но американцев, которые критикуют политику США, никто не называет предателями родины...

— А были какие-то события за последнее время, узнав о которых вы подумали, что надежда на перемены в лучшую сторону все-таки есть?

— Я какую-то надежду услышал в выступлении президента. Он сказал несколько вещей, которые не самым громким образом прозвучали, их почти не заметили, но тем не менее они были: что все равно мы будем жить в едином пространстве, что Европа для нас остается приоритетным партнером и что хватит раздувать идеологическую истерику.

— Но он же сказал немало прямо противоположного.

— Я не услышал каких-то явных противоречий. Меня смутило, конечно, что три недели назад президент утверждал, что никаких войск в Крыму нет, а сейчас признал, что они есть. Это получается, что он нам сказал неправду?

О Творчестве

— Когда некоторые ваши поклонники, для которых вы были кумиром, стали выбрасывать диски с записями «Машины времени» и говорить, что они больше вас не признают, как вы реагировали?

— Поверьте, я даже толком не знаю, что там конкретно было. И уверяю вас, меня это мало интересует. Ну не признают больше. Ну считают предателем. Ну и Бог с ними. Я стараюсь как можно меньше об этом думать.

— Однако ваши коллеги задумались и написали письмо в вашу поддержку на имя президента с требованием прекратить травлю в СМИ.

— Я, конечно, очень благодарен авторам письма и тем, кто его подписал. Но меня так утомляет весь этот шум — кто-то называет меня изменником и предателем, кто-то встает на мою защиту... Я просто хочу заниматься своим делом... Вот, например, недавно я записал диск с песнями Александра Галича. В начале семидесятых он произвел на меня очень сильное впечатление. Рядом со всеми бардами он был фигурой мощнейшей и меня совершенно потряс.

И спустя много-много лет я почувствовал, что обязан поклониться как-то этому человеку. А до этого я записал диск с песнями Окуджавы и Марка Фрейдкина. Но с Галичем было сложнее всего в смысле музыкальной работы. Потому что просто спеть его песни под гитару — глупо, он это уже сам сделал. А если сочинять какую-то музыку, получается абсолютный кабак. Окуджава — мелодист, и на его мелодиях можно выстраивать совсем другие музыкальные решения.

А Галич скорее декламировал свои стихи под музыку, и нередко одно и то же произведение исполнял то как песню, то как стихотворение. И я долго мучился, пока не пришел к выводу, что надо делать вообще не песню, а какую-то звуковую среду, на фоне которой я тоже скорее читаю, чем пою. Очень хорошие работали со мной ребята — Леня Каминер и Андрей Старков. Этой работой я доволен, у альбома есть только один недостаток — его нельзя слушать, например, в машине, а только на хорошей акустике, потому что там сделаны очень сложные вещи...

Это я говорю к тому, что надо просто работать. Стараться продолжать писать хорошие песни. Давать концерты. И утешать себя тем, что все-таки не все сумасшедшие. Вот мы 31 мая отмечаем 45-летие «Машины времени» и посмотрим, как обстоят дела с нашими поклонниками. Мы ведь продолжаем давать концерты, ездим по стране, и я что-то не заметил, чтобы зрителей стало меньше или что они стали хуже реагировать.

— Но «крымская история» как-то повлияла на ваше творчество?

— Писать мне сейчас ничего не хочется. Когда мир приближается к состоянию войны, как-то не очень тянет писать песни. Ни малейшего желания не испытываю.

— А как на Вас повлияло то, что в Вашей группе нет единого мнения по поводу крымских событий? Вы и Александр Кутиков подписали письмо против присоединения Крыма, а Владимир Сапунов и Андрей Державин — за.

— Это их личная проблема.

— Вы этот вопрос с ними не обсуждаете?

— Конечно, нет!

— То есть — встречаетесь и репетируете?

— У нас хватает тем для обсуждения.

— Это разве не принципиальный вопрос?

— Это личный вопрос каждого. Вы мне что предлагаете — партсобрание устроить? Почему я должен обсуждать их взгляды?

— Искусство и политика для вас пересекающиеся области?

— В идеале — они никак не должны пересекаться. Искусство должно будить чувства, политика должна заниматься тем, чтобы мы жили хорошо. Когда что-то неладно в датском королевстве, то начинаются всякие переплетения и пересечения.

О массовом сознании

— Я вот замечаю, что в одном человеке сейчас могут запросто уживаться прямо противоположные идеи. Например, во взгляде на оппозицию: один и тот же человек может называть ее «кучкой маргиналов» и в то же время — «огромной угрозой стране». Или называть украинцев «братским народом» и сразу же — наносить оскорбления именно по национальному признаку. И таких примеров — масса.

Мне кажется, что эти психологические парадоксы надо обсуждать на уровне медицины. Я думаю, что произошел настолько уникальный переворот в массовом сознании, что и социологи, и политологи, и специалисты в области общественной психологии еще очень долго будут разбираться с тем, что случилось со всеми нами в марте 2014 года.

— Какие чувства вы испытываете, думая об этом?

— Тяжелого недоумения. Потому что я жил в убеждении, что подавляющее большинство моих сограждан — люди адекватные. А выходит — нет.

Но я надеюсь, что ситуация начнет меняться по двум причинам — во-первых, психоз не может продолжаться вечно, во-вторых, мне кажется, что это зашло уже в такую крайность, что оттуда уже возможен только обратный ход. Может быть, я строю иллюзии? Но вообще я всю жизнь старался с оптимизмом смотреть на происходящие события.

— У Вас был период, когда вы с оптимизмом относились к политике Путина.

— Как мне надоел этот вопрос!

— А разве его обойдешь?

— Хорошо. Я не понимаю эту нашу русскую страсть — или любить политика до удушения в объятиях или ненавидеть до затаптывания ногами. А ведь политика — это не жена и не любовница. Власть не надо страстно любить или страстно ненавидеть. Это люди, которых мы выбрали, чтобы они работали на благо страны и на наше благо. И если они действительно так делают — значит, они хорошо работают. Если они делают что-то против блага страны или просто не на ее благо — значит, они работают плохо. Для этого существует смена власти, существуют выборы. Вот и все.

Когда у Путина получается — как правило, на международной арене — что-то выдающееся, я очень рад за него и за нас. Так было с Сирией, например, когда никто не ожидал, что он так разрулит эту историю. А Крым я продолжаю считать ошибкой. Но сейчас главная задача — чтобы на Украине не началась война. Я представляю, как украинцам обидно, что их судьбу решают Америка и Россия. Их, конечно, приглашают на эти встречи, но кажется, что лишь для проформы, для соблюдения протокола.

Как будто это республика Сан-Марино! А вообще это очень большая страна с огромным населением. И у них на сегодняшний день абсолютно растоптанная гордость. И я очень хорошо понимаю их эмоции, из-за которых они делают бешеные глупости. Потому что запрет на въезд русского мужского населения — очередной идиотизм, как было полной глупостью и страшной ошибкой сразу объявить об отмене особого статуса русского языка. Они это тут же поняли, но слово-то уже было сказано...

И тем не менее я очень хочу, чтобы там не началась война, чтобы можно было сесть за стол переговоров и решить, как жить дальше. И решать это они должны сами. Мне очень жаль, что на несколько десятилетий мы под боком вместо друзей получили врагов. И не они в этом виноваты, а мы. А папа мне говорил, когда я был маленьким, что лучше жить с друзьями, чем с врагами. Все ведь очень просто, правда?

И потом ведь пропаганда, конечно, страшная сила, но мир сегодня устроен таким образом, что все друг про друга все знают. И все друг от друга зависят. И несмотря на то что никто никого не любит на самом деле, страны договариваются между собой, потому что все равно нам вместе жить на этой планете и желательно стараться ее не загубить. Поэтому сейчас отгородиться стенкой, как это было десятки лет назад, — не получится.

— Что завтра должно случиться, чтобы Вы сказали — теперь у меня появилась надежда? Что это должно быть за событие?

— Не знаю. Я не могу даже себе представить это. Слишком многое должно произойти, чтобы все пошло так, как мне хотелось. Мне бы очень хотелось, чтобы где-то зазвучал голос разума. Например, чтобы люди вспомнили, какое количество денег теперь нужно вбухать в Крым. Это наши с вами деньги.

От этого на территории нашей страны, где люди в массе своей живут и так нехорошо, они будут жить еще хуже. И мне непонятно — откуда взялись эти приоритеты? Не лучше ли было потратить эти деньги на медицину, образование и дороги? Хотя бы на это, я сейчас не говорю о культуре. Хотя вся эта истерика — результат того, что с культурой у нас большая беда, если не сказать катастрофа.

Кстати, Минкультуры за основу развития отечественной культуры может быть взят документ, построенный на идее «Россия — не Европа». Я не представляю, что, например, в Париже разработали бы документ «Франция — не Китай» и на этом выстраивали бы национальную идентичность.

Да, документ для сегодняшнего дня очень показательный. Но ведь предполагается его обсуждение? Правда, боюсь, меня на него не пригласят, хотя в совете по культуре при президенте я сидел лет восемь или девять — и при Ельцине, и при Путине, и при Медведеве.

— Как вы оцениваете свою деятельность на этом посту?

— Честно? Никак не оцениваю. Во-первых, я там крайне редко оказывался, потому что, как правило, находился на гастролях во время заседаний, а во-вторых, функции этого совета были достаточно номинальны. Так что польза там от меня была небольшая, как и от совета в целом.

— Если бы вы верили, что вас могут услышать, что бы вы сказали двум непримиримым сейчас лагерям?

— Успокойтесь, ребята. Успокойтесь. Выдохните.

— Но вы же сами неспокойны.

— Да. Я неспокоен. Но я хотя бы не психую.

—

Артур Соломонов, опубликовано в издании The New Times

Odessa Daily

• Вход