• Новости
• News
• Мнения
• Мода и Стиль
• Афиша Одессы
• Отдых
• Бизнес
• Родители
• Темы
• Психология

• Наследие Сталина
• Люстрации
• Евромайдан
• Генеральный протест
• Трибуна здравомыслия

Украинская культура в удушающих объятиях украинизации и политическая конъюнктура. Часть вторая

Чтобы по-настоящему рассмотреть «украинизацию» как политическую систему, я хочу обратиться к судьбе, без сомнения, великого украинского режиссера Леся Курбаса.

Я уже писал об этом несколько лет тому назад в статье «Дело Леся Курбаса и украинизация 20-х годов»

Достоверная история украинизации 20-х годов до сих пор не написана. В советское время это произошло потому, что Сталин, в начале 30-х, признал эту политику ошибочной и порочной, ее авторов сослал (расстреляли их потом, и, вроде бы, не за это, но это «вроде бы»), а идею похоронил. Произошло это вовсе не потому, что кто-то реально и беспристрастно оценил эту политику, а потому, что в начале 30-х Сталин начинает делать ставку на политику русского государственного шовинизма. Разумеется, это было только начало, в полной мере эта политика была осуществлена лишь через много лет, после окончания Второй мировой войны. Но уже тогда, в начале 30-х, Сталин резко ужимает границы социально-культурной свободы. Возможно, это напрямую было связано с уничтожением партийной оппозиции: банда Сталина лишает власти всех тех, кто хоть чуть-чуть выше интеллектуального уровня окружения тирана. Разгром украинизации происходит на фоне «академического дела», дела о «Промпартии», разгрома кооперации, «шпионские дела по концессиям» и т.д. Все это пока проходит с минимум крови, людей просто отстраняют от власти, ссылают, не надолго сажают. Настоящие казни еще впереди.

Разумеется, каждое из этих дел имеет свою историю, свои причины возникновения, своих героев, своих иуд и своих жертв. Некоторые дела были высосаны из пальца, некоторые были связаны с тотальной некомпетентностью сталинских кадров, а что-то, как, например, разгром ЛЕФа был вызван, в том числе, и воинствующей наглостью, и дуростью своих апостолов.

С украинизацией тех лет (а это был официальный термин 20-х годов) дело обстояло во многом так же, как и с ЛЕФом. Идеологи левого искусства считали себя острием большевистского напора, главной силой культурной революции большевиков. Они считали себя самыми преданными борцами за дело революции и пролетариата, и поэтому их разгром был столь жуток, и вместе с тем закономерен. И ситуация с украинизацией обстояла примерно так же.

Читая допросы Леся Курбаса в НКВД, мы с удивлением сталкиваемся с тем, что никакого противостояния Курбаса и власти – нет. С того момента, как Лесь Курбас признает свою вину, он просто исповедуется следователю. В этом протокол его допроса коренным образом отличается от допроса Осипа Мандельштама, арестованного в то же время. Лесь Курбас – «настоящий советский человек», который, во многом, есть продукт советской власти. В какой-то мере эта проблема есть и у Мандельштама, но неизмеримо меньше. Лесь Курбас плоть от плоти той власти, которая раньше давала ему все, что он хотел (в меру своих возможностей, разумеется), а теперь все отобрала. И так как он раньше с благодарностью принимал все, что ему давали, то сейчас со смирением принимает репрессии власти.

В своей статье я уже писал: протокол допроса не оставляет сомнений, что это не придуманная беседа, что это не написанные после избиения слова по указке следователя, а это настоящая исповедь человека, сделанная без принуждения. Лесь Курбас признавал за государством право проводить украинизацию, и теперь он признал за государством право наказать его за эту самую украинизацию. Государство и партия – его маленький и злой бог. А он верный слуга своего бога. Поклонникам украинского языка и культуры жутко было бы читать те слова, которые говорит Лесь Курбас об украинском языке и культуре на этих «беседах» со следователем. Но опять-таки, я уверен они вызваны именно его искренней попыткой понять, что было не так с этой идеей украинизации? Ни малейшего протеста из уст Леся Курбаса в протоколах не звучит. Он вновь и вновь для себя пытается понять, за что его божок отверг эту идею, и находит для этого множество оснований. Но все эти рассуждения сделаны с таким достоинством, с таким горьким спокойствием, что у меня нет ни единого сомнения в том, что Лесь Курбас говорит именно то, что думает.

Кстати, далеко не случайно, что в середине 50-х Лесь Курбас был реабилитирован. Другое дело, что его имя старались не упоминать в печати, но это было, на мой взгляд, не требование партийного руководства, а личная инициатива самой культурной элиты тех лет: они сделали свое имя на пинании ногами Леся Курбаса и его друзей, и панически боялись возвращения памяти о нем. Да и о всем Украинском Видродженни. О своих ошибках, о своих мечтах. А партийные и гэбэшные органы не видели в 50-е годы в Лесе Курбаса врага. Когда читаешь дело о реабилитации, то совершенно очевидно, следователь абсолютно откровенно пишет о «перегибах» конца тридцатых. «Трагические перегибы». Расстреляли Якира, Блюхера и Курбаса. В деле о расстреле нет никаких обоснований этой «высшей меры классовой борьбы». Поэтому и реабилитация прошла крайне быстро и просто. Это вам не Мандельштам

Надо понимать, что те, кто по приказу Сталина (с радостью или без оной – не уточняем), отправили на смерть Блюхера или Якира к концу 50-х уже утратили свою политическую власть. Поэтому о казненных в прессе говорили. Не очень много, но говорили. А те, кто вольно или невольно, но благословил смерть Леся Курбаса и его друзей по Украинскому Видродженню, те были при власти, и, либо предав себя, старались не вспоминать свою юность, либо, на трупах загубленных талантов построил свою карьеру. И уж и тем, и другим, хорошая память была не с руки.

Но вернемся к «украинизации». И в советское время, и в постсоветское мы почти не касаемся этой проблемы. Между тем, очень многие моменты в истории советской культуры невозможно понять без учета этой самой «украинизации».

Ну, например, почему одесская литературная школа, при всех вариантах ее оценки, возникла, фактически, не в Одессе, а в Москве? А потому, что в Одессе их бы не напечатали. Литературная жизнь Одессы, фактически, была уничтожена. Конечно, осталось несколько писателей, которые перешли на украинский язык, Но это был уже совсем другой уровень, абсолютный провинциальный. И ведь это касается не только Одессы. Литературная жизнь в городах Украины, в массе своей в основном, русскоязычные, была сведена на нет. Это особенно сильно ощущается, если мы сравним ситуацию в российских городах, и в Украине. И дело вовсе не в том, что Москва отбирала все литературные силы. Это, в основном, произойдет позже. В Украине выхолащивание литературы на русском языке произошло гораздо сильнее, чем в других регионах СССР. Это коснулось и театров, это привело к общему падению культурного уровня. Украина, которая была одной из наиболее своеобразных, в культурном отношении, частей Российской империи, в СССР превратилась в забытую культурную провинцию. И дело вовсе не в слабости украинской культуры. Дело в том, что, как и в ситуации с ЛЕФом, попытка выбрать единственно «ПРАВИЛЬНУЮ» культуру неизбежно приводит к деградации всех культур.

Да, потом картина начал меняться. В смысле отказа от украинизации. Но к этому времени Украина превратилась в провинциальное захолустье. Только Москва или Ленинград реально могли дать путевку в литературную жизнь. И хотя украинская культура расцвела в Киеве – главная проблема советского провинциализма –система неограниченных запретов на любые проблески настоящего творчества, висел дамокловым мечом над дальнейшим развитием культуры.

И роль украинизации 20-х в этой трагедии очень велика. Не взирая на трагедию самих организаторов этой кампании.

Леонид Штекель

• Вход