В эти дни исполняется 20 лет со дня смерти коренного тбилисского обитателя, великого украинского режиссера почивающего в сонме армянских гениев Сергея Параджанова. На фото: Сергей Параджанов и Сергей Проскурня. Тбилиси. 28 ноября 1989 года
А ведь парадокс в том, что все эти 20 лет – именно столько истекло в реке времени со дня смерти, дней прощания и дня погребения Сергея Иосифовича Параджанова – соизмерять свою творческую жизнь с учителем остается жизненной потребностью.
«Если интересно ребенку – интересно всем», – так говорил Параджанов. Для меня он остается вечным ребенком с изломанным мальчишеским характером, тинейджерской непосредственностью, максимализмом юности – этим он многих раздражал, но друзей всегда восхищал.
Фантазийность, мистицизм, мифотворчество, игра с множеством изменчивых перевоплощений и характеров – инструменты общения, лаборатория среды обитания Параджанова. Если ты попадаешь в эти вибрации, принимаешь правила игры и импровизируешь – тебя принимают в братство в переулке Котэ Мэсхи.
Этот дом сейчас искалечен – кирпичные стены там, где была терраса, опоясывающая старую отеческую квартиру. Замкнуто там, где была свобода. Уничтожено пространство, в котором Параджанов творил свой бесконечный карнавал.
Я пришел к этому дому в сумерках 14 января 1987 года. В тот день утром начинались торжества, посвященные 100-летию великого грузинского режиссера-реформатора Сандро Ахметели. Ахметели был побратимом Леся Курбаса, творческие судьбы их были схожи как близнецы. В актовом зале Тбилисского театрального института прозвучало: сегодня ночью в Москве умер Анатолий Эфрос. Я выбежал на улицу. На проспекте Руставели девушки продавали букетики фиалок, какие у нас цветут в мае. Начинался дождь. И его мелкие капли на лице и очках помогали скрыть слезы…
«Сергей Иосифович! Теперь я буду учиться у Вас». «Ну хорошо, поднимайся!» -– свесившись с балкона третьего этажа, Параджанов величественно позволил войти в дом. Пока я поднимался – Маэстро успел принять торжественную позу. Дверь его комнаты распахнута…. над входом, шурша крылышками из фольги, парит пупсик-ангелочек… всегда нарядный овальный стол… на стенах ни сантиметра свободного места – рисунки, фотографии, коллажи… в правом углу – манекен в костюме с беретом… в левом – на панцерной кровати с никелированными «быльцямы» – человек, накрытый парчево-бархатным переходящим знаменем Совета Министров СССР, держит в руках зонтик, с которого вода стекает в тазик на полу… Тишина пронзительная. Шелест ангельских крылышек и падение капель в тазик – фортиссимо, каменные обвалы в горах.
Был ли я готов к такой встрече? Помню пронзительное чувство стыда, когда Сергей Иосифович, уже после театрализованной увертюры, за столом с вкуснейшими пирожными (диабет бушевал!) спросил: что можешь рассказать о Васыле Стусе и Иване Дзюбе? С рассказа о событиях премьеры «Теней забытых предков» в киевском кинотеатре «Украина» начался мой трехлетний мастер-класс в школе Параджанова.
Следующий приезд летом – показ моего авангардного спектакля «Камо» (да, да, тот самый большевистский террорист, тифлисский армянин) в рамках Всесоюзного театрального фестиваля. Параджанов с мощным эскортом авлабарских парней приехал в Метехи – тогда в храме работал Молодежный театр. После спектакля пришел на обсуждение и говорил такие слова, какие услышать – и умереть! Поспешил, выступил первым, после чего московская и питерская критика размазывали меня по стенке. Главное – предложил остаться на целую неделю: «Покажу тебе мой Тбилиси». В мастерской Алекси-Месхишвили батоно Георгий рисовал золотисто-гривастого Параджанова, а Сергей Иосифович – меня! С просмотровой киностудии вышел с драгоценным подарком – копией короткометражного фильма «Арабески на тему Пиросмани». Потом, в Киеве, почти два года показывал фильм друзьям, пока не услышал уже болезненно слабый голос в телефонной трубке: «Приезжай! Плохо… Привози Пиросмани – отдадим в Ереван».
Приехал с нашим актерским курсом (Остап Ступка и компания) по обмену с Тбилисским театральным в мае 1988. Параджанов попросил пожить у него. «Закрою тебя в спальне… Вот банка, чтобы не выходил на балкон ночью…». Всю ночь с потолка сыпалась в постель штукатурка. Дом предчувствовал болезнь хозяина. В пять утра: «Иди сюда, смотри!». Единственный куст сирени во дворе расцвел за ночь и небо было окрашено рассветом точ-в-точ такого же сиреневого цвета!
Киев. Десанты Параджанова на киностудию. Начитывание на магнитофон сценария «Лебединое озеро: зона». Разговоры в компании уже всемирно известного Грыця Гладия, беглые рисунки. В один из дней – пошли покупать пуговицы в ЦУМе на Крещатике. Каждую ощупал, а потом высыпал гостями в две огромные узбекские чаши. Мы шли вдвоем по улицам вверх к Владимирскому, вниз – к цирку и на головах несли эти чаши. Тысячу раз повторял: «Делай все сам – ни к кому не будет претензий».
Сергей Иосифович! Вокруг Вас всегда столько молодых ассистентов, помощников, увлеченных созерцателей, молодых режиссеров. Почему никто из них не станет Вашим учеником, как Вы были учеником Савченко и Довженко. Ответ: «Ну кто из них умеет хорошо заварить чай?!».
В каждый приезд – мытье полов и гор посуды. Чаепития за овальным столом всегда напоминало Керрола: гости пересаживались к чистой посуде. Радость видеть Мастера за работой – тотальный коллаж. Грусть и тревога… наблюдать болезнь, не узнавать старика шаркающего всю ночь ногами и проверяющего засовы… охающего… стонущего… Последняя встреча – на мой день рождения в 1989. «Выбирай подарок!»: всюду, как в галерее выставил коллажи – «Вариации на тему Пентуриккио», «Метаморфозы Джоконды», «Бабушкино ореховое варенье». Не смог взять из этих шедевров ничего – пусть уезжают в Ереван. Решили тогда собрать большую коробку фруктов, вниз положили баночку орехового варенья – «Угостишь родных… В самолет пропустят, я договорился…». Начался дождь и мелкие капельки покрыли лицо старика в халате, стоящего на пороге… Котэ Месхи, 10… Не оборачиваться…
Леонид Осыка позвонил рано утром: на тебя уже взяли билет, срочно выезжай поездом в Ереван хоронить Сережу. Приехали с аккуратненькой дырочкой в окне от пули. Развивались кавказские события…
Панихида и похороны Гения – в стиле брежневских. Не хватало только атласных подушечек с орденами – их не могло быть априори. Оперный театр… заплаканные лица Светланы Щербатюк, жены… Сурена, сына… Софико Чиаурели… за колонной прячет рыдания Саша Кайдановский… проспекты запруженные людьми… катафалк… Нещадное солнце и люди на катафалке держат над телом какие-то ткани… Бегу вперед – Пантеон великих. Место – между Сарьяном и Хачатуряном. И тут – яркий звуковой конфликт официоза и традиции: за катафалком, въезжающим на алею, – звуки военного духового оркестра; а над могилой – хор Комитаса и зурначи. Душераздирающая додекафония.
Поминки в каком-то ресторане, воспоминания смешного и уже все равно остаемся или уезжаем – вылететь и выехать з Еревана уже невозможно. Война… И тут шумный и громадный Михаил Шенгелая: «Шеварднадзе дал самолет! Едем на военный аэродром». В Як-40 сначала входили дамы… мужчины летели стоя… После взлета Саша Кайдановский вытащил бутылку шампанского – пили из горлышка… Смеялись и шутили…
Вот и сейчас без улыбки не могу вспомнить ни этих похорон, ни приключений в самолете… О Параджанове без улыбки вспомнить нельзя! Живу эти 20 лет с Параджановым – режиссером галактических киностудий, сценаристом бесконечных легенд, создателем мифов, вечным праздником памяти.