• Новости
• News
• Мнения
• Мода и Стиль
• Афиша Одессы
• Отдых
• Бизнес
• Родители
• Темы
• Психология

• Наследие Сталина
• Люстрации
• Евромайдан
• Генеральный протест
• Трибуна здравомыслия

Елена Удовиченко: Какой бунт? Они просто… вскрыли себе вены

Высокие чины из службы исполнения наказания не хотят признавать, что в колонии нарушаются права человека.

Пятого июня одиннадцать осужденных женщин, отбывающих срок в Черноморской исправительной колонии №74 (ул. Водопроводная), вскрыли себе вены. Причины: отсутствие медпомощи ВИЧ-инфицированным и переболевшим туберкулезом, непосильные нормы выработки, несправедливая оплата труда, проблемы с телефонной связью, отсутствие возможности помыться чаще одного раза в неделю. Кроме того, на длительный срок матерей лишают свидания с новорожденными и малолетними детьми, а у одной из беременных по вине санчасти в утробе умер ребенок.

Мать осужденной Насти Ф. написала письмо в комитет свободы слова, защиты прав журналистов и информационной прозрачности государственных органов власти общественного совета при Одесской государственной администрации. В письме содержатся сведения о том, как в одесской женской колонии №74 нарушались права заключенных, как от отчаяния женщины вскрыли себе вены, и за это наказаны строже, чем того требует Уголовный кодекс Украины. Так, они дважды по десять суток отсидели в дисциплинарном изоляторе, хотя такое наказание можно применять только один раз, и три месяца в помещении камерного типа (карцере).

Вышеупомянутый комитет, учитывая остроту социальной проблемы, провел на прошлой неделе открытое заседание в пресс-центре «Паритет». Цель заседания — разобраться в проблемах, которые не так часто вырываются на свободу из-за высоких тюремных стен. В обсуждении приняли участие: начальник пенитенциарной службы Украины в Одесской области Александр Адзеленко, начальник Черноморской исправительной колонии №74 Ольга Каракай, заместитель начальника управления Государственной пенитенциарной службы в Одесской области Вячеслав Кравченко, журналист Вера Запорожец, член наблюдательного совета Алина Терновенко, журналист Константин Усов, а также мать осужденной Насти Ф.

«ПРИШЛИ БЫ КО МНЕ, И НЕ НУЖНА БЫЛА БЫ ТА СТАТЬЯ»

Генерал-майор Александр Адзеленко не скрывал своей досады по поводу того, что случай со вскрытием вен попал на страницы прессы.

— Если возникли проблемы, пришли бы ко мне, и не нужна была бы та статья, — сказал он на открытом заседании комитета.

Вообще он уверен, что колонии, которые находятся в его ведении, самые лучшие, и нарушений прав человека там быть не может по определению.

— Я запрещаю называть заключенных зечками. Требую, чтобы их называли осужденными или задержанными. Сам я иногда называю их девчатами, — рассказывал генерал. — У меня в колониях помещения для длительных свиданий лучше, чем номера в пятизвездочных отелях. Я не хвастаюсь, но никому не желаю попадать туда. Кто-то посмел написать, что я плохо отношусь к детям, а я сам отец и дед, но не делю детей на своих и чужих. В детдоме восемьдесят детей, и ко всем я отношусь, как к родным.

В пылу эмоций, забыв про регламент, он рассказывал историю за историей. В супермаркете, например, он случайно увидел богатого человека, который сорил деньгами, и осмелился попросить его помочь детям. Тот согласился и теперь делает ремонт в детдоме.

У фермера в Одесской области генерал попросил яблоки для детей. Наивный фермер сказал:

— Давайте вашу сумку, полную насыплю.

— Что мне сумка, если у меня восемьдесят детей, — сказал генерал, и фермер якобы то ли от удивления, то ли от умиления привез в детский дом колонии восемьсот килограммов яблок. Бесплатно.

Зато игрушки, бусы и многое другое он, А. Адзеленко, по его же словам, иногда покупает детдомовским детям за собственные деньги.

Словом, не колония, а рай, только вот массовое вскрытие вен нарушило всеобщее благополучие, да дети ждут не дождутся своих мам. Они не видят их по четыре месяца. Для новорожденного ребенка такой срок — почти вся жизнь. О грудном вскармливании в таких условиях не может быть и речи.

Вместе с тем, согласно действующему законодательству, мать имеет право навещать ребенка два раза в сутки. Этого права заключенных женщин лишают за провинности или под любым другим предлогом.

— Так ведь карантины же, — сказал Александр Адзеленко. — Сколько инфекции вокруг, а они малютки до трех месяцев, много ли им надо, чтобы заболеть?

Заключенные называют карантины надуманной причиной, так сказать, психологическое воздействие на материнские чувства.

Начальник колонии Ольга Каракай обвинения в свой адрес отрицает:

— Был только один случай, когда мать на неделю лишили права видеться с ребенком, так она сама виновата, накормила ребенка мармеладом. Ребенку стало плохо.

Журналисты поинтересовались: издавалось ли соответствующее распоряжение о наказании матери таким образом? Выяснилось, что письменного распоряжения не было, следовательно, комиссия по назначению наказаний его не рассматривала. Заключенная была наказана по устному указанию О. Каракай, и не случись бунта, об этом никто никогда бы не узнал.

Коллегу и свою подчиненную поддержал Александр Адзеленко, дескать, жаловаться не на что. Если кого-то что-то не устраивает, то ведь колония не санаторий, не надо туда попадать.

— Когда заключенным плохо, они такие бунты устраивают, — сказал он и назвал пару городов Украины, где, по его словам, не так давно прокатились бунты в мужских колониях.

— А разве это не бунт, если одиннадцать человек вскрыли себе вены? — спросила журналист Вера Запорожец и напомнила Александру Васильевичу о том, как в одном из печатных изданий эта численность была почему-то снижена до трех человек.

— Какой же это бунт? — удивился Александр Адзеленко. — Покончить жизнь самоубийством собирались только трое. Восемь остальных сделали это за компанию, так сказать, группа поддержки. Порезы у них были несильные, их жизням ничего не угрожало. Мы их сразу разделили.

— Почему на восемьдесят детей всего восемь маникюрных ножниц? — спросил журналист Вячеслав Усов. — У каждого ребенка должны быть свои ножницы, ведь дети могут быть ВИЧ-инфицированными. Может, финансирования не хватает, так поможем...

Возникла заминка. На отсутствие финансирования руководители не жаловались, а сказать что-то насчет ножниц не могли. Первым нашелся генерал:

— Да я на вас в суд подам. Вы на что намекаете? На то, что у нас дети ВИЧ-инфицированные? Так это неправда.

Журналист оказался не прост и пригрозил, что глаз не спустит с колонии №74. Генерал в долгу не остался: наотрез отказался пускать его на территорию этой колонии. Дескать, не позволит пиариться. Надо сказать, других журналистов он тоже не рад был там видеть, но скрепя сердце впустил, ведь сам заявлял в зале о своей открытости и доступности. Приглашал вроде…

«СВИДАНИЙ СЕГОДНЯ НЕ БУДЕТ»

— Хочу рассказать, с чего началась эта история, — сказала журналист Вера Запорожец на заседании комитета. — Тревожные звонки от матерей и родственников заключенных женщин стали поступать ко мне накануне случившегося, но ничего конкретного они не говорили. У меня оставалась единственная возможность — прийти на свидание, которое мне положено по закону, как любому человеку, и записать интервью или хотя бы послушать, какие у людей претензии. Я так, собственно, и сделала. Прождала около трех часов в «передаточном» помещении. В половине двенадцатого мне сообщили, что свиданий сегодня не будет, так как прорвало трубу. Спустя три месяца мне стало известно, что через час после моего ухода одиннадцать женщин вскрыли себе вены.

О несостоявшемся свидании с дочерью Настей рассказала на заседании ее мама Ольга Сергеевна. Дело в том, что руководство колонии не поставило ее в известность о том, что пятого июня дочь с другими заключенными вскрыла себе вены. 22 июня мать, не зная этого, приехала из другого города на заранее запланированное свидание. Прождала весь день, но в свидании ей было отказано без объяснения причин.

— Вашей дочери не нравятся порядки в колонии, и это очень хорошо, — загадочно сказала ей работница спецучреждения.

Мать пыталась понять, что происходит, но не нашлось ни одного руководителя, который пожелал бы с ней пообщаться.

— Нет ни одного человека, который мог бы изменить ситуацию, — сказали ей, но не уточнили, что дочь вскрыла вены и находится в карцере.

Это теперь, на заседании, Ольга Каракай сказала: «Надо было бы обратиться ко мне».

Тогда, в июне, тюремные власти, видимо, еще рассчитывали сохранить все в тайне даже от родственников. Заключенным не передавали телефонные карточки, присланные из дома, связь с внешним миром на долгое время прервалась. Мобильных телефонов у заключенных нет. На территории есть таксофон, но заработанных денег на покупку телефонных карточек в тюремном магазине не хватало.

Вернувшись домой ни с чем, Настина мама стала связываться с родственниками других заключенных. По крупицам собрали информацию о том, что случилось.

— Я понимаю, колония не пионерский лагерь, — сказала мама Насти на заседании. — Они осуждены, должны исправиться, но зачем же их унижать? Они ведь люди, которые вернутся в наше общество. Молодым мамочкам надо еще детей поднимать, а их сломали, морально уничтожили. В их сознании осталась одна грязь.

Я, автор этих строк, связывалась с Ольгой Сергеевной по телефону. Она сообщила мне, что Настя была осуждена за мелкую кражу. Старалась, работала и могла рассчитывать на условно-досрочное освобождение. Планировалось, что в конце ноября этого года она может выйти на свободу.

МЫТЬСЯ ИЛИ НЕ МЫТЬСЯ — ВОТ В ЧЁМ ВОПРОС

В колонии один банно-прачечный день в неделю. Мыть голову в другие дни строго запрещается. Ослушание считается серьезным нарушением режима, можно даже угодить в карцер или, как там называется, помещение камерного типа. Толчком к вскрытию вен как раз и послужило такое «нарушение». К тому времени у женщин накопилось столько проблем, что они и без того были доведены до точки кипения.

Душ в колонии не предусмотрен, но есть так называемые комнаты гигиены, где можно помыться частями. В этой комнате заключенная без спроса помыла голову, и началось…

Женщины работают по десять-двенадцать часов, и, естественно, обходиться без ежедневного купания — просто беда.

Начальник колонии Ольга Каракай на заседании комитета сказала, что все немного не так. Дескать, нарушение заключалось вовсе не в мытье головы в неурочное время, а в том, что заключенная оставила после себя «полную антисанитарию». Мыть голову, дескать, можно и без спроса, только лужи надо за собой убирать.

Я с коллегами журналистами побывала в колонии и выслушала заключенных. Все женщины заявляют, что мытье головы не в банный день строго карается, можно в одночасье стать злостным нарушителем режима, и тогда прощай, условно-досрочное освобождение.

— Если мыться один раз в неделю нормально, то позвольте спросить, как часто моетесь вы? — спросил журналист Александра Адзеленко.

БЕСПЛАТНАЯ ТОЛЬКО ОХРАНА, ИЛИ ПОЧЁМ НЫНЧЕ РАБСКИЙ ТРУД?

Заключенные женщины получают от десяти до двадцати гривень в месяц, хотя в ведомости, в которой они расписываются, значится сумма побольше — от пятисот до девятисот гривень. На вопрос, куда деваются эти деньги, Ольга Каракай рассказала, что осужденные обязаны содержать себя сами. С них взимается подоходный налог, плата за коммунальные услуги (свет, воду и прочее). Они платят за свое питание, а те, к кому предъявлены иски по возмещению материального или морального вреда, выплачивают дополнительно еще какую-то сумму.

Позднее стало известно, что заключенные платят еще за постельное белье, форменную одежду и вещевую каптерку.

— Платят ли осужденные за то, что их охраняют? — поинтересовался журналист и получил вполне серьезный ответ:

— Нет, охрану оплачивает государство.

Все вышесказанное объясняет, почему осужденных принуждают работать, хотя, согласно законодательству, работа — это их право, а не обязанность. Нормы выработки так велики, что восьмичасового рабочего дня не хватает. Осужденные работают с шести утра до отбоя. Высокая температура — не повод для освобождения от работы, зато низкий процент выработки — повод для нареканий.

СДАТЬ ТЕЛЕКАМЕРЫ, МИКРОФОНЫ, ДИКТОФОНЫ…

По словам Ольги Каракай, многочисленные проверки не выявили в колонии нарушения режима содержания заключенных. Не увидел их и уполномоченный по правам человека. Как-то вскользь прозвучала фраза, мол, заключенные отказались от своих претензий. Журналисты не поверили и по окончании заседания попросили разрешения посетить колонию и поговорить с осужденными.

Забегая вперед, скажу, визит на режимный объект состоялся, свои претензии к администрации колонии осужденные подтвердили. Молодая женщина, у которой в утробе умер ребенок, предъявляет претензии медицинским работникам колонии. Претензий к администрации у нее нет. Теперь обо всем по порядку.

— Сдать мобильные телефоны, телекамеры, микрофоны, диктофоны и фотоаппараты, — сказали нам, как только оформили пропуска.

Для меня и моих коллег визит сразу потерял смысл, так как приехали мы не на экскурсию. Заранее было оговорено, что мы едем записать интервью с заключенными, но администрацию колонии это не волновало. После долгих споров разрешено было сделать видеосъемку. Мне позволили взять блокнот и ручку.

Сдав вещи, паспорта и пропуска, пройдя через металлоулавливатель, мы попали на территорию.

— Зачем сдавать паспорт? — поинтересовалась я.

— А вдруг вас похитят на территории колонии, а мы не будем знать, кого искать, — полушутя-полусерьезно ответила охранница.

Беседовать с осужденными тет-а-тет нам не позволили, несмотря на наши уговоры. С нами находилась начальница Ольга Каракай. Но женщины не отказались от своих претензий даже в ее присутствии.

Людмила В. попала в Черноморскую колонию из Днепропетровской тюрьмы с семимесячным сроком беременности. В январе 2011 года по вине санчасти у нее в утробе умер ребенок. Накануне три дня у нее отходили воды, но родовых схваток не было. Она неоднократно обращалась в медсанчасть, но ей говорили, что рожать еще рано. В роддом ее повезли только тогда, когда она перестала ощущать биение ребенка.

Врач в роддоме сказал, что колония слишком поздно ее привезла. Ребенка можно было бы спасти. В числе вышеназванных одиннадцати человек Людмилы не было.

— Девочки порезались днем, ближе к полудню, я была на работе. Претензий к администрации у меня нет, у меня претензии к медсанчасти, — сказала она.

Следует заметить, что на заседание комитета был приглашен главврач пятого роддома, куда осужденных беременных обычно привозят рожать. На заседание он не приехал.

По словам О. Каракай, в колонии сейчас шесть или семь беременных с большим сроком. Очень трудно определять беременных в роддом, если они чем-то инфицированы. Роддом делает все от него возможное, чтобы не принять их. Это большая проблема.

Осужденные, рожавшие в заключении, жаловались на то, что после родов их выносили в коридор, а спустя пару часов уже увозили на режимный объект. В роддоме кормить детей им не приносили.

У осужденной Даши В. большие претензии к условиям работы. Работают в швейном цеху с шести утра до десяти вечера. В цеху одно окно, холодно. Фуфайка не спасает, из-за простуды у нее заболевание внутренних органов. Одни ножницы на все отделение, и никого не волнует, пользуются ими ВИЧ-инфицированные или нет.

Осужденные подтвердили, что видели, как Татьяну К. избили и закрыли в церкви, когда приехала очередная комиссия. Это было сделано специально, чтобы она не пожаловалась проверяющим.

Сама Татьяна подтвердила, что к ней применяли физическое насилие — били. Кололи аминазином и называли дебилкой. У Тани в другом городе растет в детдоме восьмилетняя дочь. Переписываются.

— Мне кажется, что я отсюда не выйду, — сказала она. — Если меня будут обижать, я за себя не ручаюсь. Какая из меня мать, если я ребенка не вижу? Родственников у меня нет. Если ребенка не привезут на Новый год, не знаю, что со мной будет.

Татьяна — одна из одиннадцати женщин, вскрывших себе вены.

Марина Т. порезала себе живот. С 2011 года она не имела замечаний, работала хорошо и заслуживала поощрения. Поощрения в колонии значат очень много, почти как медаль на свободе. Поощрение — признак того, что человек исправляется и может рассчитывать на УДО. Рапорт на поощрение был, но «не дошел» до начальницы колонии. Девушку охватило отчаяние. Теперь, когда все так случилось, Ольга Каракай сокрушенно разводит руками, дескать, как же так? Девушка, мол, заслуживает поощрения. А на мой взгляд, сотрудники колонии не могут не знать, как происходят такие «случайности» и «недоразумения», но лукавят.

Оксану Н. закрыли на рабочем на месте, когда приехала комиссия. Оксана настаивает на том, что нуждается в психиатрическом лечении, но запрос в Луганск, где такое лечение проводится, «теряется» уже второй раз. У нее уже третья колония. Вскрыла вены в знак протеста против режима.

— Администрация порезала мне полотенце. Я зашила, они порезали снова. Ни в одной колонии у меня такого не было, — рассказывает она. — Мыться нельзя, так я и не моюсь. Зачем мне эти неприятности? Три месяца жду психиатрического лечения. Мне без него нельзя.

— Так в Луганске нет мест, там всего четыре женские палаты, — сказала Ольга Каракай.

— Я только что вышла из помещения камерного типа, — продолжала Оксана, — просидела там три месяца, а еще десять суток была в ДИЗО. За месяц получила зарплату одну гривню двадцать копеек. Мне даже не сказали, за что именно меня наказали. Кто-то из осужденных пожаловался?

Итак, истекало время нашего пребывания — мы покидали режимную территорию. Ни у кого из моих коллег не оставалось и тени сомнения в том, что осужденные имели все основания отстаивать свои права, прописанные законом.

Хочу добавить, что, по имеющейся информации, выполняют они заказы далеко не государственные. Частные предприниматели устанавливают свои расценки труда и нормы выработки. Подоходный налог заключенные платят, но вопрос, войдут ли годы в колонии в трудовой стаж, остается открытым...

Места лишения свободы существуют для того, чтобы люди, нарушившие закон, научились его уважать, но соблюдать закон обязаны и те, кто стоит на страже порядка. Недопустимо, чтобы колонии превращались в чьи-то вотчины или застенки. Систематический общественный контроль необходим, как воздух. Описанный случай — яркое свидетельство того, что такого контроля не было вообще либо он был только на бумаге.

http://yug.odessa.ua/

Odessa Daily

• Вход