Odessa Daily › Новости ›

Татьяна Соломатина: «Я – скоморох»

Timothy

25 августа 2010 в 11:14

Леонид Утесов говорил, что все хотели бы родиться в Одессе, но не всем это удалось. Татьяне Соломатиной повезло – ей удалось родиться в Одессе. А как говорил другой великий одессит, Исаак Бабель (если верить тоже не простому человеку – Константину Паустовскому), «у нас в Одессе… будут свои Мопассаны. Потому что у нас много моря, солнца, красивых женщин и много пищи для размышлений. Мы мирные жизнелюбы. Мопассанов я вам гарантирую...». Так что выбора у Татьяны не было – пройдя путь практикующего акушера-гинеколога, став кандидатом медицинских наук и доктором философских, она занялась писательством.

Не знаю, сыграло ли в этом свою роль место рождения («много солнца, моря и пищи для размышлений), или это – очередной штамп, а штампов Татьяна Соломатина не любит.
«Процент писателей из врачей не так уж и велик…»

-Татьяна, из врачей зачастую выходят неслабые писатели. Как вы думаете, с чем это связано?
- Это заблуждение. Можно вспомнить Чехова, санитарного врача Аксенова, Булгакова, Вересаева и так далее и так далее. Но если посчитать, процент писателей, выходящих из врачей, не так уж и велик. Процент писателей, выходящих из инженеров, мне кажется, он будет гораздо больше. Начиная с Андрея Платонова и так далее. Или из вообще «необразованных» людей – Горький, Бродский…
Но я уже поняла – это такой бренд, такая тема, такое стереотипирование произошло, поэтому я должна ответить правильно, стереотипно.
Видимо, просто врачи имеют больше жизненного опыта. И в процесс обучения в медицинском институте и некоторой последующей практики развивается наблюдательность. Вся заслуга Чехова в том, что он крайне, крайне и крайне наблюдателен. Он просто препарирует человеческую натуру. Не знаю, насколько помогло Аксенову его медицинское прошлое – недолгое, санэпидврачебное… Я его люблю просто так, не за это, а просто за огромную, огромную харизму, которая перекрывает его огромное писательское мастерство.
Булгаков – он тоже не так долго работал врачом. «Записки молодого врача», «Морфий» – автобиографическая повесть, из которой фильм, кстати, сделали, просто ужасный. Намешали туда все, что только можно. Я не знаю – сейчас я скажу ключевое слово – (с пафосом – ред.) Я не знаю, как это смотрит молодежь, но людям нашего поколения (смеется) это смотреть не возможно.
То есть, некий опыт, основы пропедевтики, наблюдения за человеческой природой, наверное, помогает. Ну, если хочется чтоб из врачей получались хорошие писатели… Это уже верхний срез, верхушка айсберга. Обывателю (в хорошем смысле слова обывателю, это слово не ругательное – это обыкновенный человек, такой, как я, как мой менеджер, издатель) обывателю приятно, что человек ковырялся сначала скальпелем внутри, а теперь он ковыряется… нехорошее слово – ковыряется. Копается, копошиться, разыскивает, ищет…

- Изучает…
- Изучает, да, человеческие души. Не знаю, у меня нет такого – из врачей получаются писатели. Из врачей получаются врачи, иногда получаются представители фармфирм, иногда получаются просто хорошие люди. Я не знаю. Мне кажется, профессия здесь совершенно не определяющая.

- Что заставило вас взяться за перо?
- Да меня ничего не заставило браться за перо. Я вообще не люблю, когда меня заставляют.

- Что вас подтолкнуло?
- Ничего не заставляло, не подтолкнуло, я все делала по доброй воле, и все получилось естественно. Нет таких ни моментов, ни факторов, ни подтолкновений, ни столкновений ни пинаний… То есть, никто насильно меня не заставлял. Просто все получилось, как получилось, и я этим очень довольна. Появилась возможность, и я ею воспользовалась.
Вот все об этом спрашивают, как будто такое – раз! – утром проснулся и ТЫ ПИСАТЕЛЬ. Нет же конечно. Ты пишешь, пишешь, пишешь. На обоях, в тетрадях, дневниках. Куда-то посылаешь, что-то печатаешь. Когда ты работаешь врачом, пишешь в какой-нибудь глянец. Сначала просят что-то прокомментировать, так нравится комментарий, что главред просит тебя что-то написать. Сначала пишешь в женский глянец, потом в мужской. А в одно прекрасное утро звонят из издательства и говорят, что вот, вы знаете, мы прочитали одну из ваших статей. Вы не хотели бы написать нам книгу? Какую-нибудь, какую вам угодно. А вы говорить: вы знаете, у меня такая уже есть. Я ее писала, писала… Вот как вы удачно позвонили.
Правда, просто течение жизни, естественное. Я не могу разделить свою жизнь дорогой. Нет реперных точек. Плавно, хорошо, как плавать, как нырять, как парить. Никаких переломных моментов, все целое. Просто повезло. Моя любима фраза – просто повезло.

«Нет секрета успеха – есть успех»
- Сейчас большой интерес к медицинской теме – в кино, в литературе… Чем вы это объясняете?
- Во-первых, я не вижу слишком большой интерес к этой теме, чтобы с чем-то связывать. Правда, не вижу. Сериал «Интерны» вы имеете в виду? Ваня Охлобыстин сказал, что он потом помолится, отработает. «Доктор Хаус»? Разве это о медицине? Просто о людях в медицинском антураже…

-Значит, просто к антуражу интерес.
- Да нет, снимите замечательный комедийный сериал где-то на заводе, он тоже пойдет. Просто никто не пробовал.
Кто-то первый схватился за человека в белом халате, все остальные пытаются повторить успех. А повторить – невозможно. Даже если ты его отпрепарируешь, гистологию сделаешь. В электроны микроскоп рассмотришь. Ваня Охлобыстин, при всем моем уважении к нему как к писателю, сценаристу и человеку кино, так и не сделал второго «Доктора Хауса». Сериал «Интерны», я думаю, у вас еще покажут.
Тема медицины – это руководство по маточному кровотечению, а не сериал или сценарий и не сто-то в антураже. Я все время говорю, что повесть Грековой «Кафедра» никто не называл книгой на математическую тему, хотя там действие происходит на кафедре математики. Это книга о людях, об отношениях между людьми, о старости, о молодости, об удаче, неудаче.
Я не знаю, как сейчас в Украине, но в России тема врачей на волне, причем очередной виток темы «врачи – убийцы–негодяи–сволочи–глупцы». То им приписывают синдром богов, то им приписывают негодяйство страшное и черное… А все, как обычно, вызвано очередными геополитическими процессами. Больше «политическими», чем «гео». Все переведется на платные рельсы, поэтому для начала нужно создать образ врага. Образ врага очень приятен для обывателя, потому что если есть враг, значит, ты ни в чем не виноват. Все сделал кто-то. «Это все придумал Черчилль в восемнадцатом году…».
СМИ поднимают истерику, телевидение развлекает, каждый делает свою работу. Очень пошло, очень приземлено, некие аналитики, возможно – это такая гипотетическая ситуация, художественная – некие аналитики канала ТНТ или какого-то другого сериала сели и подумали, что если «Доктор Хаус» имел успех, то давайте снимем и у нас фильм. Что же касается литературы, то все пытаются понять: в чем секрет успеха? Нет никакого секрета успеха – есть успех. Думают: если она написала на медицинскую тему. Значит, в этом секрет. Но никому не приходит в голову – может, книги неплохие?
Не знаю, что вам ответить. Не задумывалась. И не буду.

- Вы как-то писали, что в таких сериалах в медицинском антураже все неправильно, что нужно брать грамотных консультантов…
- Нет, я этого не писала. Была такая забавная история. Меня попросили в PR-отделе родимого издательства «ЭКСМО» высказаться о сериале «Интерны». Я еще не знала, чем это закончится. При том, что я очень уважаю Ивана Охлобыстина, я люблю его как человека пишущего, как человека талантливого, яркого, неоднозначного. Такого, в хорошем смысле слова скомороха. Я спросила, для чего? Сказали: нам просто интересно. Ну, я наивная чукотская девушка, привыкшая верить людям, скачала из интернета одну из серий и написала некое мнение. То есть, мне не заказывали ни колонку, ни эссе, ни интервью – ничего. И вдруг я вижу, что в «Комсомольской правде» мои слова – мне не заказанные и не оплаченные, в конце концов – только с обрезанной головой и ногами, То есть, понимаете – ни головы у текста нет, ни ног. Соломатина написала, что Охлобыстин написал «фигню», снял «фигню», все не так, все не эдак. И так вышло, что некорректная ситуация была. Я сначала очень переживала, а чем дальше и больше, поняла, что не способна этими ситуациями управлять. Что все, чтобы я не сказала, будет превратно истолковано определенной категорией людей. И как бы я не следили за словами, всегда есть, что вырезать из контекста, вырвать фразу, извратить смысл – и как-то расслабилась, и поняла, что ну и хорошо. Не то у него украли, не то он украл… Интерес вызывает – и ладно. Мне приятно. Кто-то пойдет и купит книгу, посмотрит, почитает и скажет: «Не такая уж она и сука эта Соломатина, как показалось из желтой газеты «Комсомольская правда».
Я не говорила, что в «Интернах» антураж не тот. Я, одну конкретную серию увидев, сказала, что «как-то это странно, так не бывает». Ну, Соломатина сказала, и дальше понеслось. Обижаться в тряпочку тоже ведь не выход. Я не буду сидеть в углу, я по-прежнему люблю Ивана Охлобыстина. Я по-прежнему верю в то, что в «Комсомольской правде», возможно, работают профессионалы, просто они убили мой текст, лишив его души. Ну, бывает. Отряхиваемся и идем дальше.
…Недавно в одной московской газете написали, что я за последний год поправилась на 20 килограммов, в Москве живу уже 30 лет, закончила Одесский медин. Очевидно, в девять лет я его закончила. Все нормально, процесс идет.

- Вундеркинд…
- Да, правда, в медицинский вундеркиндов не принимали. Чай, не физмат.
«Я пишу просто байки»
- Вы привезли в этом году на «Зеленую волну» новую книгу – «Акушер-ХА! – 2». О чем она?
- О людях (смеется). Мой любимый вопрос: о чем книга? Я сразу такая девочка-отличница с очень строгой мамой, думаю: надо сесть и начать пересказывать, о чем эта книга. Это будет долго-долго, наступит рассвет, а я буду сидеть и пересказывать. У меня, к сожалению, еще очень неплохая память, то есть, я буду рассказывать близко к тексту. Это как английский пересказ. Я всегда выучивала наизусть текст.
О чем книга? О людях, о больнице, о той же многопрофильной больнице. С миру по нитке – голому рубашка, поскольку работала далеко не в одной больнице. Но я еще не заслужила того, чтобы писать мемуары. Я такой ж скоморох немножко, как и Ваня Охлобыстин. Это просто байки. Небывалые комбинации бывалых впечатлений – физиолог Павлов сказал о снах. Это художественная литература, это не публицистика.
За книгу «Кафедра А&Г» за несветлый образ несветлого ректора боролись несколько медицинских академий. Первой, естественно, была московская. Сказали: только сняли ректора московской академии Пальцева и у Сломатиной тут же выходит книга. Это соцзаказ, как не стыдно, как так можно, каким бы он ни был. Это он – бывший профсоюзный лидер, какая общая судьба! Потом говорят: да нет, это про одного украинского персонажа! Он тоже был профсоюзным лидером. Потом нашли самарского, еще какого-то… Был, правда, глас разума среди критиков. Сказали: подождите. Давайте найдем хоть одного состоявшегося человека, ректора, достаточно взрослого, достаточно хорошей академии, который в свое время не был профсоюзным или партийным или другим лидером. Они еще не вымерли. Нет, отвечают, клиника есть только в Москве. Нет, знаете, университетская клиника есть и в Одессе, и в Киеве, она и в Самаре есть…
То есть, писатель – он не фотограф. Он художник. Я выдумываю, это все выдуманные персонажи. Но, видно, они выходят настолько живыми – и я рада этому – что даже в притчах, в байках все пытаются разыскать прототипов. И даже получается.

Вот роман «Психоз» – он не так давно вышел (гендерный роман, не скажу – женский (смеется), потому что он не о женщинах, а о взаимоотношениях между полами… Все, приехали, Соломатина начала говорить штампами). Вот, он вышел в продажу в конце мая. В середине июня меня завалило письмами. Человек 10 дам написали. Что они точно знают, с кого я писала Сергея Валентиновича Боровикова. Как вам не стыдно, вы хотя бы имя-отчество поменяли, писала одна. Ага, писала другая, значит, вы спали с тем же человеком, с которым спала я. Это я спала? Я – Татьяна Соломатина, а не Александра Ларионова – героиня романа. Возможно, выдуманная Александра Ларионова спала с выдуманным Сергеем Боровиковым. Третья спрашивает: а в какой супермаркет вы ходили, чтобы покупать эти сигареты? Это Александра Ларионова ходила. Я вообще от компьютера не отходила, я сижу себе в своей подмосковной деревне, никого не трогаю, просто сижу, выдумываю, потом персонажи идут в народ и народ уже начинает искать прототипы.
А с чего мы начинали? Да, о чем моя книга. Книга – о людях, об отношениях между людьми – в медицинском антураже. Немого о беременных, для беременных.
Каждую книгу, когда я ее пишу – я ее люблю. Когда начинаю ненавидеть, когда тошнить начинает – пора отправлять в издательство. Там пока идет редактура, корректура, иллюстрация, обложка – я еще терпимо к ней отношусь. Когда книга выходит, я ее не люблю, как правило. Кофе бывает вкусным, но когда ты выпил подряд 10 чашек, как-то тебя уже начинает подташнивать. Потом книга некоторое время лежит на полке, обычно я ее читаю через неделю, через две. «Психоз» я прочитала с удовольствием, «Большую собаку» – с удовольствием. «Акушер-Ха!» вторую я не читала – ни байки, ни публицистическую часть. В этой книге больше всего я люблю рассказ «Сны Египетские». (Хотя издатель ее называет повестью. Это, очевидно так модно – повести называть романами, а рассказы – повестями. Говорят – рассказы не покупают, а повести покупают. Хотя я не понимаю – если маргарин назвать маслом, он им не станет. У маргарина свое предназначение, у масла – свое.) Я люблю этот рассказ и с удовольствием в этой книге прочитала только его. Причем у меня есть индикатор – мой свекор, очень капризный человек, он сказал: «Ну, неплохо, неплохо».
Это примерно, как если бы поклонник залез на Эльбрус и прикрепил плакат с моим именем.
Один мой знакомый московский хирург сказал: «Ну, наконец, у тебя не баба в антураже мужиков. А мужик в окружении баба». Я говорю: «Как же, а «Кафедра…»? Он: «А «Кафедра…» – это книга об отношениях между людьми, коллегами. А «Сны Египетские», это – да…».

«Я беспощадна по-мужски»
Была такая история. Я живу под Москвой, и отправляла свои книги в Америку подруге, отцу в Одессу. И почтальонша, дама лет на двадцать старше нас, говорит: вы все время отправляете книги, принесите и мне что-нибудь почитать. Я принесла большую собаку. Прошло некоторое время, подруга из Сиэтла звонит, говорит: я знаю, у тебя вышла новая книга, немедленно присылай. Я приношу на почту свою новую книгу, а почтальонша говорит: как вы могли!». Что? Я, вроде, ничего не сделал такого, делаю кассу на почту в подмосковной деревеньке. А она говорит: «Из вашей книги я узнала, что Утесов – еврей!».
А недавно разочаровала одного таксиста, уверяла его, что Фандорин – персонаж выдуманный. Просто разрушитель легенд.

- И вы еще говорите, что ваши героини и вы – это не один и тот же человек!
- С женской беспощадностью! На самом деле, женская беспощадность – это ужасная вещь. Я беспощадна по-мужски, я всего лишь говорю правду.

«Урок одесского языка»
- В «Большой собаке» вы как-то особенно красиво, ярко описали Одесу. Я не заметила, чтобы столь же ярко вы описывали другие места.
- Знаете, в Нижнем Новгороде мне сказали: такого описания Волги как у вас в «Большой собаке» мы не читали. Мне уже говорили, что книга получилась чувственная. Но не в том смысле. Она тактильная, обонятельная, осязательная.
Так вот, про Одессу. Я действительно, еще тут. В этом городе большая часть моей жизни прошла. Я здесь родилась, выросла – между 16-й Фонтана и проспектом Мира и Чкалова.
Кстати, скоро будет книга «Урок одесского языка», которая будет посвящена, как ни смешно, магазину «Москва» на Тверской. Потому что именно они пригласили меня на встречу «Урок одесского языка», и я написала миниатюру. Я думала – как-то неудобно. Я ни такая уж старая, ни такая признанная, есть мэтры, вот они – бродят, а я буду рассказывать про Одессу. Это будет как-то смешно. Поэтому решила: напишу миниатюру и за ней спрячусь. А то опять обвинят. Скажут, что Соломатина – самовлюбленная стерва, такая-сякая. Придется доказывать, что никакая я не сука.
А магазин «Москва» на Тверской, знаете, такое место очень шумное, очень попсовое, такое «бахатое». И вот, на втором абзаце этой миниатюры я поймала себя на том, что в зале, торговом зале, не зрительном, стоит тишина гробовая. Я прочитала, поднимаю глаза на публику – дама в первом ряду рыдает, она из Николаева отказалась. Хирург известный из госпиталя на Яузе рыдает – оказалось, он тоже родился в Одессе. Все так мило прошло, чудесно. (Теперь меня еще, не дай Бог, заставят со сцены читать. Меня, камерного, тихого человека, уютного, забитого, домашнего, который в подмосковной деревне живет.)
И издатель говорит: давай, напиши книгу миниатюр «Урок одесского языка».
Кстати, мне при встрече задали вопрос: Почему вы называете улицу Малую Арнаутскую улицей Воровского?». Я говорю: знаете, про Малую Арнатскую уже написано. Когда я росла, она была улицей Воровского. Я жила на проспекте Мира угол Чкалова, у нас был тройной проходной двор – на Чкалова, Воровского и проспект Мира. Я прекрасно знаю, что они называются Большая Арнаутская, Малая, Александровский проспект. Я могу рассказать историю Одессы от и до. Но когда я росла, это было так. Может, это будет кому-то интересно, может, это будет интересно моей дочери…
Но эта встреча в магазине на Тверской показала, что эта тема интересна всем.
Вот, будет «Урок одесского языка» и «Коммуна или Одесский роман» и на этом тему Одессы я пока завершу.
Сегодня, когда приехали в Одессу, поселили меня в гостинице «Лондонская», а возле номера висит табличка: «В этом номере жил Леонид Утесов». Ну все, думаю, приехали. Гомер, Мильтон и Паниковский. Но, знаете, у меня наступило такое чувство покоя. Я вышла на балкон третьего этажа, курю и понимаю, что сбылась мечта идиота. Я, одесситка – в «Лондонской». И в этом нет никакой дисгармонии. Настолько все гармонично. В Киеве мне было намного тяжелее. Я как приехала домой. Пока не могу формулировать, наверное, напишу в книге. И я говорю мужу: знаешь, для чего мы приехали сюда? Для того чтобы я написала последнюю миниатюру в «Урок одесского языка». Звезды сошлись. В общем, мне все время везет, как видите.

- Часто приезжаете в Одессу?
- Раньше чаще, а в последний раз была года три назад. Первое время, когда только вышла замуж, я только сменила советский паспорт на украинский. Нужно было менять украинский на российский…
Вот, кстати, в Киеве, я была на пресс-конференции, там сидят чиновники украинские, российские, открытие выставки. Меня посадили в угол, чтобы был писатель. Они говорили о том, что вот, НДС, кто платит, нужно объединять – разъединять. И тут: а, Соломатина, здесь же писатель есть. И я сказала о том, что мне непонятны сложные чиновничьи дела, для меня Украина и Россия – единое пространство, я не могу их разделить. Я росла между Одессой, Москвой и Казанью. Мои родители родились не в Одессе, они из России, мой бедный отец, которому 74 года, никак не понимает, почему приезжая к дочери в Подмосковье, он должен регистрироваться в управлении миграционной федеральной службы. Поэтому хочется, чтобы чиновники все это решили, потому что я не ощущаю наши страны разными. Может, поэтому мне в Одессе проще, чем в Киеве. Одесса и Москва – города подобные. Мне так кажется.

- На взгляд человека приезжающего, Одесса очень меняется?
- Да. Я отслеживаю. Одесса меняется. Я даже написала эссе для одного московского издания. Возможно, мне когда-то будет стыдно, сейчас – нет. Оно называлось «Куцый памятник из недоворованой меди» – о памятнике Дерибасу.
Одесса меняется, но я не страдаю. Москва тоже умирает и снова рождается. Города не умирают. Возможно, это мы стареем, и умирает наша жизнь с нашим старением.

Timothy